Андрей Кивинов - Принцип вины

— Как же вы скрыть сумели?..

— Он тогда в лагере был летнем. Я и соврала, что бабушка умерла. А папу за аварию посадили. Мол, человека сбил… Не хотела травмировать.

Плахов вздохнул:

— Понимаю…

Надежда Васильевна словно оправдывалась:

— Квартиру сразу поменяла, чтоб соседи не проболтались, родню предупредила… А когда он покончил с собой, сказала, что в тюрьме умер. И все эти годы приходится скрывать…

Она вдруг резко замолчала, будто какая-то внезапная страшная мысль вмешалась в ее сознание:

— Погодите!.. Но ведь сейчас Костя узнает.

— Вот я и пришел посоветоваться. — Плахов заметил, как она встревожилась. — Можно ведь ходу не давать.

— А как же убийца?.. — Она резко повернулась в его сторону.

— Он свое получит. За другое.

— Но не расстреляют же?.. — Женщина спрятала платок в карман.

Плахов произнес ту фразу, ради которой сюда пришел:

— Вот и решайте.

Надежда Васильевна несколько секунд подумала, опустив глаза:

— Ладно, не надо ничего… Я это только ради сына. Он горячий, весь в отца. Может бед натворить. А я этого не переживу.

Надежда виновато улыбнулась, словно стесняясь, что доставила людям столько хлопот. Она дотронулась до его руки:

— Спасибо вам…

Избивая Марченко, Мухин не учел психологию иуды. Бывший информатор затаил на него злобу, и теперь, когда он знал, что опер уже не служит в милиции, а значит, прикрывать его никто не будет, решил отомстить. В конце концов, не он сажал того мужика, «шил дело», получал премии и почетные грамоты от начальства. А коли так, то жрать это дерьмо в одиночку он не станет…

Марченко решил не откладывать дело в долгий ящик. Адрес Григорьева он узнал в обычной справочной и тут же отправился навестить семью, которой анонимно причинил столько горя.

Немного постояв перед дверью, он нажал кнопку звонка. Дверь открылась на длину цепочки. В проеме показалась крашеная блондинка средних лет. Она подозрительно уставилась на его разбитую опухшую физиономию.

— Здрасте… Григорьевы здесь живут?

— Уже лет восемь как переехали, — удивленно приподняла брови женщина.

— А куда, не знаете?.. — с надеждой произнес Марченко.

— Адреса не помню, телефон где-то был. — Блондинка на секунду задумалась. — Подождите.

Через минуту Марченко тепло поблагодарил хозяйку квартиры. В его кармане лежал клочок бумаги с номером телефона — дело за малым. Он зашел в первый попавшийся таксофон, набрал цифры. Ответил мужской голос.

— Алло… Скажите, это квартира Григорьевых?..

— Слушаю!

— А с кем я говорю?

— С Константином, а кто вам нужен?

— Костя? Очень приятно. Скажите, Григорьев Валентин вам кем приходится?..

Марченко боялся, что парень начнет спрашивать, что да зачем, но тот ответил сразу:

— Это мой отец.

— Костя, я старый знакомый твоего папы, — Марченко по старой привычке понизил голос. — Мы не могли бы встретиться?.. У меня есть что рассказать. Это связано с его смертью…

— Хорошо, давайте встретимся. Подъезжайте завтра ко мне на работу.

Григорьев назвал адрес и положил трубку.

«Странные дела, — подумал он. — Сначала начальник охраны темнит, потом родная мать. Никто не желает рассказывать об отце, а тут, ни с того ни с сего, звонит какой-то левый мужик, чтобы сообщить секретные сведения…»

Визуальный ряд оказался еще интересней. Днем к проходной явился какой-то ханыга с замысловатой росписью синяков и ссадин. Он дохнул неслабым перегаром и рассказал шокирующую историю про отца и про то, как жестоко, не по-людски с ним обошлись. Если верить пришельцу, то они сидели в одной камере, там и подружились.

— Понимаешь, опер его сильно «прессовал», хотел, чтобы твой отец признался в убийстве своей тещи…

— Как тещи?! — Костя обалдело уставился на Марченко.

— Ну да… Молотком по темечку… Они всегда не ладили, а та за полгода до этого заявление на него накатала в милицию, якобы он ее избил. Валентин мне рассказал про тот случай. Не любила она твоего отца, все время маму твою против него настраивала. Он как-то раз не выдержал — пихнул ее в коридоре, она упала, ушиблась, ну и началось… У нее врачиха знакомая была, которая ей травмы нарисовала, ну и полдома свидетелей привела в милицию, что он ее чуть ли не убить хотел. И когда бабушку твою убили, «легавые» первым делом на него подумали. Они его на «бытовуху» крутили, а он не сознавался…

Он искоса поглядел на Костю, но тот угрюмо молчал.

— Потом-то он в камере рассказал, как было дело. Труп он первым обнаружил, когда с работы вернулся. Вызвал милицию, его и забрали. Опер, ведь он как?.. Ему главное — подозреваемого найти, а тут вот он — собственной персоной!.. Не хотел Валентин на себя кровь брать, не сознавался, как его ни прижимали, и на суде тоже…

Костя заскрипел зубами. Не глядя на ханыгу, спросил:

— Как он умер?..

— Точно не знаю, — закручинился Марченко. — Ему «вышку» на суде дали за убийство с отягчающими. Потом он в камере руки на себя наложил…

Костя посмотрел в пространство прищуренным взглядом, в котором визитер ничего хорошего не увидел.

— Понимаю, Костя, тяжело такое узнать… — вкрадчиво произнес Марченко. — Не хотел я тебе говорить, но не могу сдержаться… Разве не обидно? Отец твой, невинный, на кладбище, а Мухин этот в банке сидит… Мухлевщик. Знаешь, в каком?..

— Знаю… — Костя вздрогнул, его кулаки непроизвольно сжались.

В этот момент он увидел лицо начальника службы безопасности, глаза, которые тот постоянно прятал, сувенирную долларовую купюру с его портретом на стене. Значит, он был виновником гибели отца, а сейчас сидит и радуется жизни, складывает в кубышку баксы…

— Где ж она, справедливость-то?.. — продолжал сокрушаться Марченко, подвывая и чуть не плача. — Кто теперь, кроме тебя, отцово имя очистит?..

«Борец за справедливость» выжидательно посмотрел на Григорьева. Тот продолжал угрюмо молчать.

— Может, за коньячком сгонять?.. — В Марченко проснулся алкоголик.

Костя продолжал молча сидеть, глядя в одну точку. Из ступора его вывел стук и недовольный голос складского работника:

— Эй, на вахте! Уснул, что ли?

Костя вздрогнул, нажал на педаль, пропуская работника через вертушку.

Марченко поднялся:

— Пойду я, не буду мешать… Костя, стошечку не дашь? За отцову память выпить?..

Двигаясь на автомате, Костя медленно достал купюру и, не глядя, протянул ее Марченко.

Где-то внутри него родился очаг холодной ненависти. Он разрастался, захватывал все большие территории мозга, пока не превратился в слепую силу, требующую выхода. Теперь только мать сумеет все объяснить.

Стрелки часов медленно скользили по циферблату, и по мере их приближения к шести часам вечера сильнее росло его нетерпение. Он напоминал сам себе маленького мальчика, которому не терпелось пописать.