Оса Ларссон - Кровь среди лета

Что-то шевелится в березняке справа от тропинки, ведущей к дому священника. Пия останавливается и прислушивается. Ее сердце бьется учащенно. Всего лишь легкий шорох, быть может, белка или полевка.

Но и двери с внутренней стороны, выходящие из колокольни на церковный двор, тоже открыты. Пия заглядывает вовнутрь. Теперь сердце готово выскочить из груди. Да, Суне мог забыть запереть ворота и уйти куда-нибудь праздновать день летнего солнцестояния. Но не дверь в церковь! Она вспоминает молодых людей, которые несколько лет назад били стекла в одном из храмов в городе и бросали в окно горящие тряпки. Что же произошло на этот раз? Пия представляет обгаженный и забрызганный краской алтарь, изрезанные ножом скамьи для прихожан. Хулиганы могли проникнуть в храм через окно, а потом уже отпереть дверь изнутри. Пия медленно идет по дорожке, вслушиваясь в тишину. Как это получается? Каким образом парни, у которых на уме только девушки да мопеды, превращаются в вандалов и поджигателей?

Пия проходит преддверье и останавливается. Потом направляется к органным хорам, где потолок нависает так низко, что высокому человеку приходится нагибаться. Тихо. В помещении царит полумрак, но как будто все в порядке. Иисус Христос, Лестадиус [1] Ларс Л е ви Лестадиус (1800–1861) — шведский ученый и выдающийся проповедник, основатель одного из направлений в лютеранстве. Деятельность Лестадиуса связана со Шведской Лапландией и провинцией Норрботтен. (Здесь и далее примечания переводчика, кроме особо оговоренных.) и Дева Мария с лицом лопарки глядят на нее со стен алтаря. И в то же время что-то ее смущает. Пия чувствует: что-то не так.

Под полом церкви находится усыпальница. Восемьдесят шесть мертвецов. Пия редко вспоминает о них, мирно спящих в своих гробах. Но сейчас она чувствует, как обеспокоены их души, и страх микроскопическими иголками вонзается ей в ноги.

«Что с вами?» — мысленно спрашивает покойников Пия.

В проходе между рядами скамей постелена красная ковровая дорожка. Как раз под тем местом, где кончаются хоры, на ней что-то лежит. Пия наклоняется, чтобы разглядеть этот предмет.

«Камешек, — думает она. — Кусочек камня».

Держа осколок большим и указательным пальцами, женщина направляется к ризнице.

Но дверь в нее заперта, и Пия возвращается к алтарю.

Отсюда ей видна нижняя часть органа. Его почти полностью заслоняет деревянная перегородка, опускающаяся с крыши, но нижняя часть все-таки просматривается. Пия видит пару ног, свисающих с органных хоров.

«Кто-то проник в церковь и здесь повесился», — вот первое, что приходит ей в голову. И Пия мысленно возмущается, усматривая в этом поступке неуважение к храму.

Дальше она уже ничего не думает. Она бежит под деревянную перегородку, заслоняющую хоры, и видит тело, висящее на фоне органных труб и изображенного на хорах саамского солярного знака.

Разве оно висит на веревке? Нет, это не веревка, это цепь. Длинная железная цепь. Пия замечает два темных пятна на ковре, как раз в том месте, где подобрала осколок камня. Кровь? Пия нагибается, разглядывая пятна. Только теперь она понимает, что держит в руке кусочек зуба.

Женщина поднимается. Пальцы разжимаются сами собой, роняя, почти отбрасывая в сторону белый осколок. Рука нащупывает телефон в кармане и нажимает кнопку с цифрой 2. В трубке раздается молодой мужской голос. Отвечая на его вопросы, Пия пытается открыть дверь, ведущую на хоры, однако та не поддается.

— Заперто, — говорит Пия. — Я не могу туда войти.

Женщина опять дергает дверь ризницы. Ключей от хоров нет! Взломать замок? Но чем?

Парень призывает ее к осторожности и советует подождать снаружи. «Мы уже в пути», — заверяет он.

— Это Мильдред! — кричит Пия в трубку. — Это Мильдред Нильссон висит там! Она была здесь священником. Боже, как она выглядит!

— Вы уже вышли? — спрашивает молодой человек. — Оглянитесь, нет ли кого-нибудь там поблизости?

Следуя его указаниям, Пия выходит на лестницу и отвечает, что никого нет.

— Оставайтесь на связи, — командует парень. — Мы уже в пути. И не заходите в церковь!

— Я могу закурить?

Это он ей разрешает. Пия садится на ступеньки и откладывает телефон в сторону. Доставая сигарету, она думает о том, какой спокойной и собранной себя чувствует. Но сигарета не раскуривается, и Пия в конце концов замечает, что щелкает зажигалкой у фильтра. Через семь минут до нее доносится вой сирены.

«И все-таки они добрались до нее», — думает Пия.

Руки трясутся, сигарета летит в сторону.

«Черти, они до нее добрались».

Ребекка Мартинссон вышла из лодки, доставившей ее на остров Лидё, и посмотрела на здание отеля. Послеполуденное солнце играло на бледно-желтом фасаде с белыми резными узорами. Сегодня во дворе много людей. Над головой Ребекки появились несколько чаек, оглашающих воздух несмолкающими раздраженными воплями.

«Да, это вы умеете», — мысленно обратилась она к птицам.

Лодочнику Ребекка дала щедрые чаевые — в качестве компенсации за собственную неразговорчивость и односложные ответы на его вопросы.

— Похоже, намечается праздник, — сказал он, кивая в сторону гостиницы.

Здесь собралась вся адвокатская контора, около двухсот человек. Они гуляли по берегу, беседовали, собирались в группы, потом снова расходились, пожимали друг другу руки и целовались. Во дворе выставили большие жаровни. Несколько одетых в белое человек накрывали стол, застланный льняной скатертью. Они то и дело сновали на кухню, словно мыши в смешных поварских колпаках.

— Да, — ответила Ребекка лодочнику, вскидывая на плечо сумку из крокодиловой кожи. — Но мы переживали и не такое.

Она засмеялась и решительно сошла на причал, так что лодка заходила ходуном. Черная кошка беззвучно соскользнула с причального мостика и исчезла в высокой траве.

Ребекка ступила на землю, уже уставшую от лета. Истоптанную, высохшую, опустошенную.

«Здесь они гуляли, — подумала она, озираясь. — Все эти семьи с детьми и одеялами для пикника, хорошо одетые пьяницы, любители лодочных прогулок».

Она взглянула на выжженную и пожелтевшую траву, пыльные деревья и попыталась представить, каково сейчас в лесу. Под кустами черники и папоротниками валяются пустые бутылки и консервные банки, презервативы и кучи человеческих фекалий.

Земля на утоптанной тропинке, ведущей к отелю, затвердела до состояния бетона и покрылась трещинами, словно кожа доисторической ящерицы. Ребекка и сама чувствовала себя ящерицей, сошедшей с межпланетного космического корабля и принявшей человеческий облик. Теперь ей предстояло имитировать поведение землян, а это нелегко. Нужно наблюдать за ними и делать то же самое. «Надеюсь, мой маскировочный костюм не разойдется где-нибудь на шее», — подумала Ребекка.