Оса Ларссон - Кровь среди лета

Однако, взглянув на Монса, она поняла, что тот явился не за этим.

— От Ребекки что-нибудь слышно? — спросил Веннгрен.

Мария Тоб опустила плечи.

— Да.

— Торстен сказал, что она осталась в Кируне.

— Да.

— Зачем?

Мария Тоб пожала плечами.

— Я действительно не знаю.

— Хватит, Тоб, — твердо сказал Монс. — Мне известно, что это ты убедила ее поехать с Торстеном, и, честно говоря, мне эта идея никогда не казалась блестящей. Я хочу знать, что с ней происходит. В конце концов, она здесь работает, — добавил он, сделав паузу.

— Так спроси ее сам, — ответила Мария.

— Это не так просто, — пожал плечами Монс. — Моя последняя попытка закончилась жуткой сценой.

Мария вспомнила, как Ребекка покинула праздник на острове. «С ее стороны это было не слишком умно», — подумала она.

— Я не могу сплетничать с тобой о Ребекке, — сказала Тоб. — Сам понимаешь, она мне этого не простит.

— А я? — поднял глаза Монс.

Мария усмехнулась.

— И ты не простишь тоже.

То, как она открыто пренебрегала им, развеселило Веннгрена.

— Когда я принимал тебя на работу, — ответил он, — мне показалось, что ты послушная и всегда будешь делать то, что тебе велят.

— Я знаю, как здесь обращаются с людьми, — кивнула Мария.

Ребекка Мартинссон и Винни постучали в дверь Сиввинга Фъельборга. Он, похоже, уже ждал их, впустил и проводил в котельную. Белла со щенками спала на своей лежанке, прикрытая ворохом одеял. Почуяв гостей, она приоткрыла один глаз и несколько раз ударила хвостом в знак приветствия.

Около часа дня Ребекка заезжала за Винни. Ей открыл Ларс-Гуннар. Грузный мужчина стоял на крыльце, а она чувствовала себя пятнадцатилетним подростком, который спрашивает родителей своего приятеля, выйдет ли тот поиграть.

Сиввинг вскипятил кофе и достал толстые фарфоровые чашки с крупным рисунком в желтых, оранжевых и коричневых тонах. Он насыпал печенья в плетеную вазочку, вынул из пакета багет и копченую колбасу.

В подвале было прохладно. Пахло собакой, свежее варенным кофе и сыростью, исходящей от земляного пола и бетонных стен. В узкие окошки у самого потолка светило осеннее солнце.

Сиввинг смотрел на Ребекку. Она надела куртку из бабушкиного гардероба — черную, с белыми снежинками. «Интересно, — подумал он, — знает ли она, что это куртка ее матери? Вполне возможно, что нет».

Должно быть, ей никто не говорил, как она похожа на свою мать. Те же длинные темные волосы и четко очерченные брови. Такая же форма глаз, радужная оболочка неопределенного песочного цвета с темной окантовкой.

Щенки проснулись. Зашевелились уши и толстые лапы, хвосты, словно маленькие пропеллеры, ритмично забили в стенки деревянного ящика. Ребекка и Винни сели на пол и принялись делить между ними бутерброды, в то время как Сиввинг убирал со стола.

— Нет более приятного запаха, — сказала Ребекка и, наклонясь к ящику, взяла одного из щенков.

— Как раз для этого пока не нашлось хозяина, — заметил Сиввинг. — Не возьмешь?

Щенок укусил Ребекку за руку острыми, как иголки, зубами. Его мех шоколадного цвета на ощупь напоминал замшу, задние лапы были наполовину белыми. Ребекка положила его обратно в ящик и поднялась.

— Не возьму. Я жду вас снаружи.

Она чуть было не сказала, что не может позволить себе иметь собаку, потому что много работает.

Потом они копали картошку. Сиввинг отбрасывал ботву здоровой рукой, Ребекка шла за ним с лопатой.

— Копать — как раз то, чего я делать не могу, — говорил Сиввинг. — Если б не ты, я попросил бы Лену, она приедет сюда на выходные со своими мальчиками.

Леной звали его дочь.

— Охотно помогу вам, — ответила Ребекка.

Лопата легко входила в песчаную землю. Ребекка выкапывала клубни миндального картофеля, отделяла их от ботвы и оставляла в земле.

Винни бегал со щенками по траве с глухариным пером на веревочке. Время от времени Ребекка и Сиввинг поглядывали в его сторону. Невозможно было удержаться от смеха, глядя, как юноша размахивает над головой своей игрушкой, высоко вскидывая колени, а щенки носятся за ним, словно свора охотничьих псов. Белла в стороне грелась на солнце. Иногда она поднимала голову, чтобы отогнать надоедливого слепня или взглянуть на малышей.

«Конечно, я ненормальная, — думала Ребекка. — Я не нахожу общего языка со своими сверстниками и коллегами, зато в компании старика и умственно отсталого юноши чувствую себя вполне комфортно».

— Я помню, — сказала она, — что после сбора картошки взрослые всегда разжигали костер и мы, дети, запекали в углях оставшиеся клубни.

— Они были черными и обожженными снаружи и сырыми внутри, — подхватил Сиввинг. — А вы с головы до пят покрывались землей и сажей.

Ребекка улыбнулась. Костер — дело серьезное. Обычно детям не доверяли смотреть за ним, но после уборки картофеля делали исключение. В этот вечер огонь принадлежал им: ей самой, ее двоюродным братьям, а также Матсу и Лене, сыну и дочери Сиввинга. Они садились вокруг, смотрели на пламя, тыкали в него ветками и чувствовали себя маленькими индейцами.

Домой возвращались между десятью и одиннадцатью часами, в их понимании это была глубокая ночь. Взрослые к тому времени уже давно успевали вымыться и сесть за стол. Бабушка и дядя, жена дяди Аффе Инга-Лиль и жена Сиввинга Майя-Лиза пили чай. В доме пахло кипяченым молоком.

Сиввинг и дядя Аффе сидели с банками пива «Туборг». Ребекка запомнила этикетку с веселыми старичками. У детей хватало ума оставаться в прихожей, а не тащить грязь на кухню.

— Ого, готтентоты пожаловали, — смеялся Сиввинг. — Я не вижу, сколько их, потому что в прихожей темно, как в могиле, а они черные. Ну-ка, улыбнитесь, так я смогу пересчитать вас по зубам!

И они смеялись. А потом, взяв у бабушки полотенца, бежали к бане на берегу. Вода в реке была еще теплой.

Когда Анна-Мария Мелла подъехала к дому Торнбьёрна Илитало, тот пилил дрова. Инспектор вышла из машины. Хозяин стоял к ней спиной, одетый в красный плащ с надвинутым почти на самые глаза капюшоном, и поэтому не слышал, как она приблизилась.

Анна-Мария огляделась. Она заметила аккуратные горшки с геранью на окнах, занавешенных клетчатыми гардинами. «Вероятно, женат», — подумала она. Клумбы во дворе выглядели ухоженными, газоны — вычищенными. Штакетник выкрашен в красный цвет с белой полосой поверху. Анна-Мария вспомнила свой собственный забор цвета гниющих водорослей и облупившуюся краску на южном торце дома. «Летом обязательно покрашу», — решила она.

Разве эта мысль уже не приходила ей в голову прошлой осенью?

Пила с пронзительным визгом вгрызалась в дерево. Когда, расправившись с очередным поленом, Торнбьёрн Илитало потянулся за следующим, инспектор поспешила его окликнуть.