Оса Ларссон - Кровь среди лета

— Да, — кивнула женщина. — Я понимаю, что вы имеете в виду.

Она замолчала, как будто не знала, с чего начать.

— Это действительно было не совсем правильно, — наконец сказала она. — Мильдред тогда очень разозлилась. В конце мая Стефан и его семья ездили в отпуск в США на деньги фонда.

— Как у него это получилось?

— Он, Мильдред и Бертил имели право подписывать документы независимо друг от друга, так что это не представляло никакой проблемы. Видимо, он полагал, что никто ничего не заметит, или, может, хотел разозлить Мильдред. Вот все, что мне известно…

— И что, собственно, между ними произошло?

— Ничего. — Женщина подняла на него глаза. — Видимо, они решили забыть этот случай. Но Мильдред говорила, что Викстрём ездил в Йеллоустоун [29] Йеллоустоун — имеется в виду Йеллоустоунский национальный парк в США. консультироваться насчет фонда. Насколько я знаю, никаких особых ссор или взаимных обвинений не последовало.

Свен-Эрик поблагодарил женщину, и та ушла работать. Стольнакке раздумывал, не стоит ли ему вернуться в кабинет Викстрёма и хорошенько расспросить его о той поездке. Однако оснований для спешки он не находил, беседу с викарием можно было перенести и на завтра. Свен-Эрик чувствовал, что ему надо собраться с мыслями, и не хотел раньше времени устраивать суматоху.

— Рисунок не произвел на него никакого впечатления, — заметила Анна-Мария в автомобиле. — Либо Викстрём совершенно лишен эмоций, либо очень хорошо научился владеть собой. Знаешь, иногда люди настолько привыкают сдерживать свои чувства, что, когда нужно, просто забывают отреагировать на ситуацию.

Свен-Эрик ухмыльнулся.

— Именно это и интересно, — продолжала Анна-Мария. — Я ставлю себя на его место. Как бы я держалась? Я разволновалась бы, конечно, если б была к этому причастна. Но в любом случае рисунок произвел бы на меня впечатление. Даже если б я совершенно не знала Мильдред или не любила ее, я бы заинтересовалась им. Викстрём не ответил на мой последний вопрос. Когда я спросила, не подозревает ли он кого-нибудь, он ответил, что Мильдред с ним не откровенничала.

Стефан Викстрём пошел в канцелярию. Он неважно себя чувствовал, вероятно, пришло время съездить домой пообедать.

Секретарши вопросительно уставились на него.

— Они задавали рутинные вопросы о Мильдред, — пояснил Викстрём.

Однако он чувствовал, что любопытство женщин не удовлетворено. «Что за вопросы?» — читал он в их глазах.

— Они разговаривали с вами? — спросил Стефан.

— Да, — ответила та, что беседовала со Свеном-Эриком. — Тот крупный мужчина захотел увидеть бухгалтерские документы фонда защиты животных.

Лицо Стефана окаменело от ужаса.

— Надеюсь, вы ему ничего не дали? — спросил он. — Ведь вы не имеете права…

— Разумеется, я все дала, — ответила женщина. — Ведь в них нет ничего секретного.

Он пристально посмотрел на нее и, чувствуя на себе взгляды других сотрудниц, вышел из комнаты.

Пастор уже наверняка обо всем знал. Теперь Стефан должен был позвонить ему. Когда он набрал номер Бертила, тот сидел в автомобиле. Голос в трубке то и дело пропадал.

Стефан рассказал о визите полицейских и о том, что они получили бухгалтерскую документацию фонда защиты диких животных. Однако пастора, похоже, нисколько не встревожило это известие. Стефан сказал, что, поскольку оба они состоят в правлении фонда, формально полицейским придраться не к чему. Тем не менее…

— Представляю, как это будет выглядеть в газетах, — говорил Стефан, — нас выставят расхитителями.

— Все будет хорошо, — успокоил его пастор. — Извини, мне надо парковаться. Созвонимся позже.

Это спокойствие Бертила означало, что он не собирается защищать Стефана в случае, если дело о его поездке в США получит широкую огласку. Викстрём прекрасно помнил, как они когда-то решили этот вопрос. «В фонде хранится много денег, которые никак не используются», — сказал Бертил. А потом предложил отправить кого-нибудь в командировку с целью повышения квалификации в деле управления фондом. Поскольку нигде в документах не указывалось, что речь идет о защите именно волков, было решено отправить Стефана в Йеллоустоун. И так получилось, что Кристин с младшими сыновьями поехала с ним. Именно таким способом Стефану тогда удалось вернуть их из Катринехольма.

Оба они понимали: нельзя говорить Мильдред о том, что Стефан едет на деньги фонда. Вероятно, кто-нибудь из канцелярии не смог сдержаться и рассказал ей обо всем.

Стоило ему вернуться из Америки, как Мильдред призвала его к ответу. Он спокойно объяснил ей, что его кандидатура действительно представлялась наиболее подходящей: он имеет познания в деле управления фондом и ко всему прочему, опытный охотник и разбирается в лесном хозяйстве. Он рассчитывал на понимание и уважение, как будто не знал Мильдред.

Стефан ожидал вспышки гнева. Он уже наблюдал первые признаки надвигающейся грозы и, невольно сравнивая себя с Мильдред, радовался собственному спокойствию. Вместо этого она присела на край его стола. Налегла на него всей своей тяжестью, так что на некоторое время Стефану показалось, что она больна — почки или сердце. Она посмотрела на Викстрёма. Лицо ее было белым, с темными кругами вокруг глаз. Смешной зверек, внезапно обретший дар речи и к тому же опасный.

— Когда я подниму на церковном совете вопрос о продлении аренды, ты будешь сидеть тихо, понял? Иначе твоим делом займется полиция.

Он хотел сказать ей, как глупо все это выглядит.

— Выбирай сам, — сказала Мильдред. — Я не собираюсь потакать тебе до конца своих дней.

Стефан посмотрел на нее с удивлением. Когда это она ему потакала?

Викстрём подумал о пасторе, о Кристин, вспомнил взгляды секретарш в консистории и почувствовал, что теряет над собой контроль. Ему не хватало воздуха, он пыхтел, словно собака в салоне автомобиля. Нужно было успокоиться, прийти в себя.

«Я должен выкрутиться, — думал Стефан. — В конце концов, в чем моя вина?»

Еще в детстве он дружил с мальчиками, которые всячески использовали его. Выполнял их поручения и делился с ними сладостями. А потом протыкал шины автомобилей и бил камнями окна, только чтобы доказать, что пасторский сын не слабак. И сейчас, будучи взрослым, он водится с людьми, которые не ставят его ни во что.

Лиза Стёкель сидела на ступеньках своего «пряничного домика», произведения кондитера-недоучки, как называла его Мимми. Сейчас она собиралась в кафе Мике, где обедала каждый день. Ее дочь нисколько не удивлялась этому: ведь дома Лиза могла найти разве что глубокую тарелку, ложку да банку кошачьих консервов. Собаки бегали по двору, нюхали и метили мочой смородиновые кусты. Ей казалось, они удивляются тому, что она не кричит на них.