Оса Ларссон - Кровь среди лета

Но тут появился Винни. Он проснулся и сразу направился в церковь. Юноша остановился в проходе между рядами скамей и молча смотрел на отца.

Ларс-Гуннар протрезвел в мгновение ока. В тот момент он страшно разозлился на Винни и испугался за себя. Он хорошо запомнил, как тащил сына к машине и как потом они молча возвращались домой.

Каждый день Ларс-Гуннар ожидал полицейских, но его никто не беспокоил. Точнее, они приходили, но лишь затем, чтобы задать ему те же вопросы, что и другим: «Не видел ли он чего, не слышал ли?»

Винса помнил, как надевал резиновые перчатки. Они лежали у него в багажнике. Нет, он не думал ни об отпечатках пальцев, ни о чем подобном. Это сработало автоматически. Прежде чем взять в руки лом, он натянул перчатки. Чистое везение.

А потом жизнь пошла своим чередом. Винни, похоже, все забыл. Он вел себя как обычно и ни о чем не тревожился. Ларс-Гуннар тоже успокоился, к нему вернулся здоровый сон.

«Я похож на раненого зверя, который затаился в берлоге и ожидает появления охотников в любую минуту, — думал он, глядя на забившуюся в угол Ребекку. — Когда за мной придут — вопрос времени».

А потом позвонил Стефан Викстрём. То, что ему все известно, Ларс-Гуннар сразу понял по его голосу. Потому он и звонил. Он говорил, что пастор изменил свое мнение по вопросу аренды и сейчас склоняется к тому, чтобы аннулировать договор. А потом они обсуждали предстоящую облаву на лося, и у Ларса-Гуннара возникло чувство, будто Стефан совсем перестал интересоваться охотой.

Но в этот момент туман в голове Ларса-Гуннара рассеялся. Он вспомнил, как стоял на берегу и ждал Мильдред, а потом повернулся к дому священника и заметил фигуру в окне на втором этаже. Сердце забилось как сумасшедшее. Если бы не звонок Стефана, у Ларса-Гуннара не возникло бы никаких подозрений.

«Чего он хочет от меня?» — спрашивал себя Винса. И тут же отвечал: «Он хочет власти надо мной, как Мильдред».

Винса помнил, как они с Викстрёмом ехали в машине к озеру. Ларс-Гуннар сказал священнику, что хочет подготовить лодку к зиме и закрепить весла цепями. Викстрём постоянно ныл насчет Стенссона и аренды, словно ребенок. Ларс-Гуннар слушал его вполуха. Викстрём твердил об аннулировании договора и о том, что Бертил Стенссон не ценит его работу. Винсе ничего не оставалось, как терпеть его болтовню. Собственно, чего хотел этот священник? Он жаловался Ларсу-Гуннару на пастора, словно мальчик, который показывает маме оцарапанную руку: «Видишь? Болит», — и хочет, чтобы его пожалели.

Собственно, какой из Викстрёма охотник? Его приняли в общество, только чтобы угодить пастору.

Проклятый червяк! Ларс-Гуннар готов заплатить любую цену за все, что сделал. Но только не Стефану Викстрёму!

Священник не сводил глаз с дороги, точнее, с той ее полосы, что была освещена фарами. В автомобиле его слегка укачивало, поэтому он всегда смотрел вперед.

Внезапно его охватил страх. Стефан почувствовал, как у него сжимается желудок.

Он говорил о чем угодно, только не о Мильдред, но ясно ощущал ее присутствие, словно она сидела на пассажирском месте позади него.

Стефан вспомнил, что видел в ту ночь накануне праздника летнего солнцестояния из окна своей спальни. Вдруг на берегу, рядом с лодкой Мильдред, появилась человеческая фигура. Она сделала несколько шагов вперед и исчезла за деревянной избушкой во дворе краеведческого клуба. Больше она не появлялась. Однако позже, обдумывая увиденное, Стефан все больше убеждался в том, что это был Ларс-Гуннар и в руке у него что-то было. Викстрём до сих пор не считал ошибкой, что не сообщил о своих подозрениях в полицию. Во-первых, они с Винсой играли в одной команде, так как оба состояли в Обществе охотников. А во-вторых, Стефан все-таки был священником, а Ларс-Гуннар — его духовным сыном. Служитель церкви подчиняется другому закону, нежели мирянин, и, как духовный отец, Викстрём вовсе не обязан доносить на Винсу, просто ему надо поговорить с ним. Таков его долг, бремя, возложенное на него Господом. И Стефан готов его нести. «Да будет воля Твоя», — мысленно произнес он. И добавил: «Хоть я и не могу согласиться с тем, что иго Твое благо, а бремя легко». [33] Перефразированный стих из Евангелия от Матфея: «Ибо иго Мое благо, а бремя Мое легко».

Они прибыли на место и вышли из машины. Винса дал Стефану нести цепи и велел идти впереди.

Светила полная луна, Мильдред шла рядом. Стефан чувствовал ее за плечом.

Он вышел на берег и положил цепи на землю. «Беги, — шепнула ему в ухо Мильдред, — беги».

Но Стефан не мог бежать. Он стоял и ждал Ларса-Гуннара, чей силуэт медленно проступал из темноты. В руках Винса держал ружье.

Ларс-Гуннар взглянул на Ребекку Мартинссон. Она сидела неподвижно и больше не дрожала. Однако была в сознании и не отрываясь смотрела на него.

Такое в ее жизни уже случалось. И тогда перед ней так же стоял мужчина, заслоняя своей фигурой солнце, светившее в кухонное окно. Черты его лица стирались в полумраке, а вокруг головы словно сиял нимб. Это был пастор Томас Сёдерберг. «Я любил тебя, как собственную дочь», — сказал он Ребекке. А она размозжила ему череп.

Когда Ларс-Гуннар склонился над Ребеккой, она взяла его за воротник рубашки. Точнее сказать, девушка положила правую руку Винсе на грудь и только коснулась воротника средним и указательным пальцами. И словно под тяжестью ее руки Ларс-Гуннар нагнулся еще ниже.

— Как можно жить с этим? — выдавила из себя она.

«С чем? — мысленно переспросил ее Винса. — Со Стефаном Викстрёмом?» Он больше жалел лосиху, которую убил двадцать лет тому назад возле поселка Паксуниеми. Не успела она упасть, как из леса вышли два ее детеныша. Ларс-Гуннар долго корил себя и за нее, и за них. Раз уж так получилось, их тоже надо было пристрелить, а не дать им погибнуть мучительной смертью от голода.

Винса поднял люк над входом в подвал и подтащил к нему Ребекку, схватив ее за ноги. Винни стучал в кухонное окно. Ларс-Гуннар видел его лицо с вытаращенными от ужаса глазами, мелькнувшее между веток пластмассовой герани.

И тут наконец девушка обнаружила признаки жизни. Она принялась извиваться в руках у Ларса-Гуннара, потом схватилась за ножку кухонного стола и сдвинула его с места.

— Отпусти, — приказал Ларс-Гуннар, заламывая ей руки.

Ребекка оцарапала ему лицо. Она вырывалась и изгибалась, словно корчилась в судорогах. Ларс-Гуннар поднял ее за шиворот, ноги висели как плети. Она молчала, кричали только глаза: «Нет! Нет!» Он бросил ее вниз, словно мешок мусора. Она упала на спину. Послышался стук, а потом все стихло.

Ларс-Гуннар опустил крышку люка. Обеими руками ухватился за сервант, стоявший у южной стены, и сдвинул его на крышку. Это оказалось нелегко, но Винса справился.