Николай Леонов - Волчий билет

Но Стас был не мальчик, все уловки и примочки своего друга освоил давно, потому терпеливо молчал и, лишь когда тот перестал суетиться, сел в кресло, взглянул на него сочувственно, как на больного, и спросил:

— Обещал, значит? Молодец. А сроки не оговаривал? Нет? Значит, остатки разума у тебя остались.

Дело в том, что друзья данную проблему обсуждали множество раз и пришли к выводу: ситуация абсолютно тупиковая. Доказать причастность человека к коррупции возможно лишь двумя способами. Схватить за руку в момент получения взятки, чего профессионал никогда не допустит, или получить прямые показания минимум двух человек, что взятка чиновнику была дана. Такие показания может дать только наглухо арестованный, добиваясь смягчения наказания. Но ни один разумный человек на подобную сделку не пойдет. Освободить ценного свидетеля, сменить ему документы и спрятать, как это порой практикуется за рубежом при разгроме юстицией мафии или крупных чиновников-коррупционеров, в работе наших правоохранительных органов еще не случалось. А дать в суде показания на крупного милицейского чиновника и остаться в тюрьме, пусть и на четверть срока от положенного, не согласится никто и никогда. Если повесят в камере, считай, повезло, случается смерть и похуже.

Кто в министерстве берет по-крупному? Данный вопрос Гуров и Станислав обсуждали уже лет пять. Даже установили для себя несколько кандидатур. Продумывали хитрые ловушки, фантастические способы доказательств. Когда сыщики остывали, воздушные замки рушились, растворялись в воздухе. Существовала еще одна сложность: пока присмотришься к человеку, вычислишь его ошибки, он уже ушел из министерства на повышение, а там его совсем не достать. Гуров убежден: непосредственными взяточниками являются не высшие чины, они получают свое не напрямую, а опосредованно. Получают роскошные квартиры родственники, переезжая в Москву, либо некий международный фонд оплачивает лечение за рубежом. Детки поступают в престижный университет, обучение и проживание оплачивает опять же некий благотворительный фонд. В такие сферы простому сыщику никогда не пробраться. Но существует несколько человек, которые имеют дело с деньгами непосредственно. Этих людей сыщик называет “подбрюшье”, они рядом и вполне досягаемы. Хотя дальше предположений негласные разработки сыщиков никогда не доходили.

Такие одиозные личности, как полковники-важняки Гуров и Крячко, к “подбрюшью” не допускались. Противники раскланивались в коридорах, могли порой распить бутылочку, поговорить о сложностях оперативной работы и постоянном безденежье, не более того. Лишь однажды чуть не случился пожар. Большой генерал отмечал пятидесятилетие. Гуров и Станислав, естественно, приглашены не были. А на следующий день похмельный именинник явился на работу с золотыми часами на руке, часы стоили двадцать тысяч долларов. Гуров не соприкасался с тем генералом, службы были разные. Но так случилось, что на одном документе сыщику понадобилась подпись вчерашнего юбиляра, и Гуров направился к нему. Секретарша, новая молоденькая девочка, растерялась, Гуров кивнул ей, вошел и оказался в кабинете в момент опохмелки. Кроме хозяина, в кабинете присутствовали два полковника и французский коньяк. В принципе никакого криминала не было. Сыщик поздоровался, извинился, поздравил, протянул свою папочку, но генерал оказался радушен не в меру и сказал:

— Налейте сыщику! Льва Ивановича в нашу бумажную канцелярию на аркане не затащишь, а тут сам соизволил.

Генерал был без кителя, и на запястье сверкал золотой хронометр на массивном браслете. Гуров, принимая рюмку, взглянул мельком, перевел глаза на лицо хозяина, тот пьяно рассмеялся, кивнул на одного из полковников и сказал:

— Витька вчера презентовал.

— Красиво жить не запретишь, — пошутил Гуров, со значением посмотрев на побледневшего полковника, выпил за здоровье юбиляра, получил необходимую подпись, попрощался и вышел.

Не успел сыщик рассказать о происшедшем Станиславу, как его вызвал Орлов.

— Ты что, дорогой мой, в чужих кабинетах выделываешь? — спросил начальник. — Врываешься без доклада, да еще поддатый. — Петр посмотрел на друга внимательно.

— Петр, они со страха совсем ошалели, — ответил Гуров. — Ты же видишь, что я абсолютно трезвый.

— М-да, накладочка, — согласился Орлов. — Из-за каких часов ты скандал устроил?

— Какой скандал? — удивился Гуров. — Я только посмотрел на часики. Однако на такие уйдет наш годовой оклад.

— Забудь. Их трое, ты один. И министр скандала не захочет. Иди работай. — Орлов скрывал свое бешенство и бессилие.

Гуров все отлично понимал, но не удержался и спросил:

— А в туалет выходить можно?

— Сопляк, радуйся, что эта публика в операциях не участвует, а то схватил бы пулю и остроумничай потом в госпитале. — Орлов шлепнул ладонью по столу. — Уйди!

— Слушаюсь, мой генерал, — не унимался Гуров. — А госпиталь что дом родной, — он поторопился закрыть за собой дверь.

Станислав вздохнул и, как бы про себя, пробормотал:

— И что мне с тобой, Лев Иванович, делать, ума не приложу? Что же ты намерен предпринять?

— Понятия не имею, — признался Гуров. — Звони ребятам, пусть поутру тащат сюда девчонок, Нонну Семенову и Тимошу — Татьяну Конюхову. Рассадить по разным машинам, доставить раздельно. Я должен с ними разобраться и передать в прокуратуру Гойде. Ничего там существенного нет, но формальности соблюсти необходимо.

Утром Тимоша, одетая строго и почти без косметики, вошла в кабинет и без приглашения, не поздоровавшись, села на стул рядом со столом Гурова.

Станислава в кабинете не было, он позаимствовал соседнее помещение у коллег, где беседовал с Нонной Семеновой. Гуров решил, что последняя более уязвим и разговаривать с ней будет легче.

Тимоша, закидывая ногу на ногу и поднимая юбку по самое некуда, нагло глядела на опера.

— Никогда не думала, что у мента могут быть такие честные глаза.

— Я одолжил, Тимоша, — Гуров улыбнулся. — Вы не возражаете, если я так вас буду называть, Татьяна Яковлевна? Меня зовут Лев Иванович. Задержать вас я могу на семьдесят два часа. И не в данном кабинете, а в иных условиях.

— На каком основании? — Тимоша вскочила.

— По обвинению в сводничестве и принуждении к занятиям проституцией, — ответил Гуров. — Номер статьи не помню, я по таким делам не работаю, но можно посмотреть. — Он положил перед собой Уголовный кодекс. — Трое суток — это довольно долго. Будем разговаривать серьезно, или вы станете выкаблучиваться? Кстати, у вас участковый, Василий Петрович, мировой мужик, характеризовал вас отлично, даже умницей назвал.

— Петрович — человек, — согласилась Тимоша. — А статью, которую вы не помните, доказать сумеете?