Андрей Константинов - Ловушка. Форс-мажор

– Значит, так, господин старший оперуполномоченный ОПУ ГУВД Козырев. Мой вам совет, он же приказ…

– А вы мне, Иван Иваныч, не приказ. А значит, и не указ, – огрызнулся Паша, нервно среагировав на упоминание своей «мирской» должности.

– Да бросьте вы, Павел Андреевич, не в вашем положении хорохориться… Так вот, с этой минуты, а времени у нас 1:13 ночи, вы раз и навсегда заткнете свой излишне говорливый, особенно для сотрудника наружки, рот. После чего пойдете домой, где посредством нажатия кнопки Delete сначала сотрете в своей голове все компьютерные папки, так или иначе касающиеся Эрмитажа, Ребуса, Ладонина и прочих, а затем полностью переформатируете мозг. Оставив в нем исключительно компьютерные игрушки, порнографические картинки и минимум вспомогательных программ.

– Это всё? – усмехнулся Паша.

– Почти. И давайте будем посерьезнее – вам ведь, действительно, не улыбаться, а впору плакать начинать… А еще – молить Бога, чтобы ваша неуемная жажда псевдосправедливости в конечном итоге не обернулась, персонально для вас, очень и очень горькой несправедливостью. Которая по касательной может ощутимо задеть и ваших знакомых. Здесь, в первую очередь, я имею в виду Ивана… э-э… Лямина и Полину Ольховскую. Поверьте, не так уж и сложно реанимировать недавнее, казалось бы, окончательно умершее прошлое. Например, историю более чем странной гибели криминального авторитета по кличке Ташкент. Помните такого?… А учитывая, что ваше бескорыстное участие в судьбе господина Ладонина отдел собственной безопасности ОПУ едва ли примет за таковое, положение ваше и вовсе незавидное. Что скажете?

Козырев не ответил. Нанося мелкие колющие удары и полностью раскрывшись перед соперником, он оказался откровенно не готов к тому, что за этим может последовать ответный мощный выпад. Открытая угроза, к тому же подкрепленная упоминанием имен друзей и истории с Ташкентом, заставила Пашу резко пересмотреть свое отношение к сопернику. Который оказался не столь прост, как это представлялось в зачине беседы. Козырев понял, что где-то, и очень серьезно, ошибся. А может быть – и прокололся. Так что под предложением чекиста в части «пойти домой» сейчас он был готов подписаться незамедлительно. Паше срочно требовалось много и очень серьезно подумать.

– Что ж, если верить обывателю, молчание – якобы знак согласия, – выждав паузу, констатировал Специалист. – В данном случае, попробуем поверить ему на слово. Или у вас, Павел Андреевич, есть что сказать еще?

– По-моему, я и так наговорил вам чересчур много, – тихо ответил, как покаялся, Козырев.

– Ничего не поделаешь – все мы крепки тыльной стороною черепной коробки… Да, еще одно: будьте готовы к тому, что в любой момент мне может срочно понадобиться некая дополнительно-уточняющая информация. В связи с чем большая к вам человеческая просьба – от встреч со мной не уклоняться и в глубокое подполье не уходить. Поверьте, это в ваших же интересах. Я доступно излагаю?

– Более чем, – буркнул Паша.

– Прекрасно. И тогда самое последнее. Игрушки – особо подчеркиваю: не Игры, а именно игрушки – закончились. Любое неверное телодвижение с вашей стороны отныне будет расценено, как глубочайшее неуважение к нашей с вами договоренности. Со всеми вытекающими отсюда очень нехорошими последствиями. Выражаясь более доступным языком: не лезьте больше не в свои бутылки, Павел Андреевич. Иначе…

– Бить будете, папаша? – невесело спародировал Козырев булгаковского Шарикова.

Эта незамысловатая шутка на удивление развеселила Специалиста.

– Что ж, Павел Андреевич, мне почему-то кажется, что мы с вами сработаемся.

– Сомневаюсь, – буркнул Паша.

– Ваше право. На этом всё. Как говорится, до будущих встреч. Ступайте и не грешите больше. Руки не протягиваю, ибо вижу, что вы, Павел Андреевич, – человек гордый, всё равно не подадите.

– Отчего же? Запросто! – Козырев протянул руку, и в результате рукопожатия в кулаке Специалиста оказалась скомканная сотня.

– Ну зачем уж так-то… Заберите. Скорее до дому доберетесь.

– Ничего, пешком дойду. Вам нужнее. Вы ведь, Иван Иваныч, из тех куриц, которые по зернышку клюют?

Нарочито сильно хлопнув дверцей, Козырев вышел в ночь. Пройдя каких-то пару метров, он присел, поправляя якобы развязавшийся шнурок, и внимательно срисовал взглядом номера «Ауди». После чего распрямился и быстрым шагом направился в сторону Старо-Невского.

«Толковый парень, – профессионально оценил его манипуляцию Специалист. – Ежели подучить малость да пару-тройку раз мордой в дерьмо макнуть, а затем для верности башкой об стену припечатать, дабы лишний гонор сбить, можно было бы попробовать и к себе подтянуть. В качестве молодого перспективного кадра. А безбашенность… Так ведь при иных обстоятельствах она бывает что и в плюс идет».

В пять минут третьего Козырев, вконец измученный и усталый, вошел в кромешный коридорный сумрак лиговской коммуналки и, ориентируясь исключительно на выбивающуюся из-под двери своей комнаты полоску света, двинулся к финишной ленточке. За которой его должны были ждать верный друг Лямка и спасительный диван. Все остальное, включая ужин, сейчас представлялось избыточно-ненужным.

Паша толкнул дверь и… И, мягко говоря, обалдел. В комнате, вокруг заставленного нехитрой снедью и многочисленными бутылками стола, помимо само собой разумеющегося Лямки, сидели: Полина, ее охранник Сева, Катя со Смоловым и Людмила Васильевна Михалева. Такая вот тайная вечеря в половинчатом составе.

– Пашка, паразит эдакий! ГДЕ ты был!!! – подскочила Катя.

– Если он сейчас скаламбурит – «пиво пил», я его собственным руками придушу, – пообещала Полина.

– Ты чего, позвонить не мог? Мы себе уже такого напредставляли!.. – насел Лямка.

– А ну цыц! Что напали на человека! Посмотрите, его же колотит всего! – вступилась за своего любимчика сердобольная соседка. – Паш, да не торчи ты в дверях… Народ, освободите место… Давай, вот сюда, на диванчик… Виктор Васильевич, дружочек, плесните ему водочки. Да не жалейте – если что, у меня еще настоечка припасена…

Козырев покорно принял поднесенный стакан, залпом выпил, и лекарство мгновенного действия резво побежало по жилам, наполняя тело ощущением приятного тепла. От предложенной закуски он отказался, попросив лишь сигарету – «шесть часов не курил». Курево было предоставлено незамедлительно. Несколько первых, самых вкусных затяжек Паша сделал в абсолютной тишине – собравшийся народ деликатно безмолвствовал, но при этом сверлил его глазами, в которых читался все тот же вопрос. Козырев понял, что держать паузу более нельзя, и выдохнул самое главное: