Роберт Брындза - Тьма падет

От грязных кафельных стен эхом отражаются радостные вопли победителей, и он спиной чувствует, как все сильнее распаляются его сокомандники. Сегодня удача от них отвернулась, и на кого они сорвут злость? На главном неудачнике.

Том стоит в окружении голых тел, чувствуя, как его пробирает нервная дрожь. Вокруг витает запах пота и грязных носков, кругом — только чужие разгоряченные тела и грязь. О, как ему хочется, чтобы мистер Пайк, учитель физкультуры, включил наконец воду в душевых. Тогда он сможет быстро ополоснуться и наконец завернуться в полотенце. Том пытается прикрыть свою наготу руками: его тщедушное тело кажется таким уязвимым по сравнению с атлетически сложенными, полностью развитыми телами его одноклассников.

Не говоря уже о постыдной похоти, которую он испытывает при одном взгляде на их загорелые фигуры. Он ненавидит себя за то, что жаждет их так же сильно, как и страшится. Он просто хочет, чтобы холодный кафельный пол разверзся и поглотил его.

Мистер Пайк возникает в конце длинного коридора, ведущего к душевой, и поворачивает большой металлический вентиль. Трубы шумят и плюются, и наконец спустя мгновение душ оживает и комната наполняется паром.

— Давайте мойтесь быстрее! — выкрикивает мистер Пайк. — Пошевеливайтесь!

В холодном воздухе завиваются клубы пара. Том стоит за Эдвином Джонсоном — капитаном проигравшей команды. У него широкая мускулистая спина и подтянутые ягодицы. За спиной слышатся смешки, они становятся все громче и громче, и вдруг Том чувствует, как его толкают сзади, слышит неразборчивый шепот, потом — громкий издевательский смех. На его спину ложится холодная ладонь, и в следующее мгновение он уже летит вперед. Его слабое тело врезается в крепкий мускулистый зад Эдвина, кожа к коже.

Он отскакивает назад, но Эдвин уже стремительно разворачивается к нему, и лицо у него покраснело от гнева.

— Какого хрена ты творишь? — говорит он.

Том дрожит. По телу пробегает холодок, словно кровь враз замерзла у него в жилах, к горлу подкатывает тошнота. Его охватывает страх.

— Прости, — произносит он, отступая назад. Смех раздается снова, и еще одна рука ложится на его спину и пихает вперед. Том спотыкается и влетает в Эдвина, лицом к лицу, абсолютно голый.

— Отвали от меня, сраный педик! — в ярости орет Эдвин, но Том видит: злость в его глазах смешивается со страхом.

— Он на тебя запал, Эд, — произносит голос.

— Не позволял бы ты ему так себя лапать, — подхватывает второй голос.

— А то люди подумают о вас что-нибудь не то!

Вокруг них стелется пар. Кулак Эдвина вылетает словно бы из ниоткуда и с размаху бьет Тома в челюсть, и его голова безвольно откидывается. Затылок звонко ударяется о кафельную стену. Его охватывает боль, и он сползает вниз по стене, с силой ударяясь об пол копчиком. Тошнота становится все сильнее.

По выложенной кафельной плиткой стене тянется тонкая полоса крови.

Том поднимает взгляд и видит лицо Эдвина, перекошенное в гримасе ненависти и ужаса. Том пытается встать, но боль не дает ему сдвинуться с места.

— Вставай, гребаный гомик! — кричит чей-то голос. Да, встать было бы неплохо. Это было бы по правилам. Встать, когда тебя бьют — это мужественно. Том уже знал, что когда ты лежишь на полу, они злятся только сильнее.

Внутри наконец разгорается злость. Словно наяву, он слышит голос своего отца: «В драке главное твердо стоять на ногах, даже если из тебя сейчас последнее дерьмо выбьют. Позволишь повалить себя на землю — и тебе конец».

И в тот же момент его настигает еще один удар. Мощная затрещина впечатывает его голову в бетонный пол, и он чувствует, как хрустит выбитый передний зуб. Затем — удар ногой в живот. Эдвин хватает его за лодыжки и тащит по бетону, и вот на него обрушиваются струи горячей воды, и кулаков, и босых ног.

Последним Том запоминает мистера Пайка: как его красное лицо мелькает в конце коридора. Помнит взгляд его глаз, полных предвкушения и любопытства.

Мистер Пайк молча стоит и смотрит, как на Тома, объятого облаками пара, наступает разъяренная толпа.

А потом на него обрушиваются десятки ударов.

Том понял, что выпал из реальности, но как надолго, он не знал. Взглянув вниз, он обнаружил, что стоит в душевой кабине, а его руки механически трут мочалкой кожу. Остановившись, он дотронулся ладонью до левого бока, пробежался пальцами по длинному толстому шраму. Синяки и сломанные кости — это чепуха, они давным-давно зажили, но этот шрам… Когда Эдвин с размаху наступил ему на грудь, его ребра треснули, прорвав кожу, и этот шрам останется с ним навсегда.

Том тщательно вытерся полотенцем и вышел из душа. Наклонился к раковине и достал из шкафчика пару длинных белых гольф, костюм химзащиты такого же цвета, латексные перчатки, бутылку антибактериального мыла и щетку на длинной ручке. Выгрузив все это на стул, Том натянул гольфы, затем облачился в костюм химзащиты. Опустив капюшон, он приладил на лицо маску так, что видны теперь были только его глаза. Последним Том надел латексные перчатки.

Большая ванная заполнилась уже на две трети, и зеркало окончательно запотело. Том этому был только рад: сейчас он не смог бы взглянуть себе в глаза.

Он вернулся в спальню, неспешно отвязал ноги Хайдена, затем расстегнул наручники. Взяв его безжизненное тело на руки, Том перенес его в ванную и осторожно, почти нежно погрузил в воду.

Свежую смену одежды для Хайдена он уже приготовил. Когда полиция найдет его тело, на нем уже не останется никаких следов чужого ДНК.

Если, конечно, тело вообще найдут — ведь Том спрячет его далеко-далеко.

На следующий день, к двум, Кейт и Тристан подъехали к дому Шелли Морден. Этот небольшой домик, стены которого были отделаны каменной штукатуркой, примостился на пологом склоне холма, и отсюда, сверху, открывался вид на весь Эксетер. Парк-стрит оказалась тихой, немноголюдной улицей, а весь асфальт перед домом, заметила Кейт, был разрисован мелом и расчерчен квадратиками для игры в классики.

Дверь им открыла невысокая пухленькая женщина лет, наверное, за тридцать. Светлые волосы ее спускались на плечи, на носу сидели слишком большие очки в красной оправе. Лицо у нее было приветливое, улыбчивое, карие глаза так и лучились добротой, а когда она поприветствовала их и пригласила внутрь, то Кейт различила слабую нотку бирмингемского акцента.

Они с Тристаном вошли за дверь. Перед экраном телевизора сидели дети: там как раз крутили какую-то детскую передачу, и веселый голос напевал песенку, рассказывая, как нужно считать до десяти.

Кейт перевела взгляд на Шелли, подмечая новые детали: на запястье у нее был вытатуирован китайский иероглиф, пальцы унизаны серебряными кольцами. Большинство колец — обычные, но было и два побольше, с крупными янтарными камнями.