Ли Чайлд - Джек Ричер: Цена ее жизни [litres]

Гарбер сидел за столом в передвижном командном пункте, расправив плечи. Он снял плащ защитного цвета и открыл взору старый, мятый форменный китель, несущий на себе свидетельства целой жизни, проведенной на военной службе. Весь китель был увешан значками и орденскими планками. Это был китель человека, прослужившего в армии сорок лет и не совершившего за все это время ни одной ошибки.

Генерал Джонсон внимательно следил за своим подчиненным. Голова Гарбера, покрытая седым ежиком, оставалась неподвижной. Его глаза светились спокойствием. Руки удобно улеглись на стол. Голос звучал твердо, но тихо. Уверенно, словно Гарбера попросили защитить предположение, что небо голубое, а трава зеленая.

– Мак, покажи генералу снимки, – сказал Уэбстер.

Макграт открыл конверт. Вытряхнул четыре фотографии и пододвинул их Гарберу. Гарбер поочередно рассмотрел снимки, поворачивая их к тусклому зеленоватому свету над головой. Джонсон следил за его глазами, ожидая увидеть в них сомнение, затем покорность. Но не увидел ни того ни другого.

– Эти снимки можно истолковать по-разному, – наконец сказал Гарбер.

Его голос оставался спокойным. Джонсон услышал в нем военного, защищающего своего любимого подчиненного. Уэбстер и Макграт услышали посредственного полицейского, выражающего сомнение. Однако они решили, что сорок лет безупречной службы дают генералу право быть услышанным.

– Как именно? – спросил Уэбстер.

– Четыре отдельных мгновения, вырванных из непрерывной последовательности. Они могут сказать нам неправду.

Перегнувшись через стол, Уэбстер ткнул в первый снимок.

– Ричер отнимает у девушки ее вещи. Это ясно как белый день, генерал.

Гарбер покачал головой. Наступила тишина, наполненная лишь гудением электроники. Наконец Джонсон увидел намек на сомнение. Но в глазах Макграта, а не Гарбера.

Громыхая ногами по трапу, в пункт поднялся Броган. Пригнулся, входя в дверь.

– Видеозапись наблюдения, – сказал он. – Мы только что просмотрели то, что записали наши самолеты. Вам тоже следует на это взглянуть.

Пригнувшись, он вышел. Четверо мужчин переглянулись и встали. Прошли по холодному вечернему воздуху до машины спутниковой связи и поднялись в кабину. Милошевич сидел в рубашке с коротким рукавом, купаясь в голубоватом свечении ряда видеомониторов. Перемотав кассету назад, он включил воспроизведение. Четыре экрана озарились четкой картинкой небольшого поселка, снятого сверху. Качество изображения было превосходным. Как у хорошего кинофильма, но только снятого камерой, поставленной строго вертикально.

– Это Йорк, – объяснил Милошевич. – Внизу справа бывшее здание суда. А теперь смотрите.

Ткнув кнопку ускоренной перемотки, он стал следить за показаниями счетчика. Остановил кассету и снова включил воспроизведение.

– А это в миле с четвертью от поселка. Камера сместилась на северо-запад. Это плац и стрельбище.

Камера словно отъехала, давая общую панораму. На юге остались две поляны с бревенчатыми домиками, к северу от них выровненный плац. А между ними густую растительность пересекал длинный узкий шрам длиной в полмили и шириной ярдов двадцать. Камера сместилась вправо, затем изображение снова приблизилось, сфокусировавшись на толпе, собравшейся на восточном краю стрельбища. Затем надвинулась еще больше, наводясь на маленькую группу людей у коричневых матов. На экране можно было четко различить четверых мужчин. И одну женщину. Сглотнув комок в горле, генерал Джонсон уставился на свою дочь.

– Когда это было снято?

– Несколько часов назад, – сказал Милошевич. – Холли жива и здорова. – Остановив изображение, он четырежды ткнул пальцем в экран. – Это Ричер. Это Стиви Стюарт. Вот это, судя по всему, Оделл Фаулер. А жирный тип – Бо Боркен. Совпадает со снимком из личного дела, заведенного на него в Калифорнии.

Милошевич снова включил воспроизведение. Камера, зависшая в воздухе на высоте семи миль, остановилась на матах. Боркен опустил свою тушу на землю и застыл неподвижно. Над дулом его винтовки появилось облачко дыма.

– Они стреляют на дистанции немногим больше восьмисот ярдов, – сказал Милошевич. – Я так понимаю, что-то вроде состязания.

Боркен произвел еще пять выстрелов, после чего свою винтовку взял Ричер.

– Это «баррет», – заметил вслух Гарбер.

Лежа совершенно неподвижно, Ричер сделал шесть выстрелов, разделенных большими паузами. Толпа разошлась, а затем и сам Ричер скрылся в зарослях.

– Итак, генерал Гарбер, – сказал Уэбстер, – как вы собираетесь истолковать вот это?

Гарбер пожал плечами. Его лицо сохраняло упрямое выражение.

– Ваш Ричер – один из них, – заявил Уэбстер. – В этом нет никаких сомнений. Вы обратили внимание на его одежду? Он был в форме армейского образца, как и все остальные. И он находился на стрельбище. Неужели ему дали бы форму и позволили играть с винтовкой, если бы он не был своим?

Отмотав кассету назад, Джонсон остановил изображение. Долго смотрел на Холли. Затем вышел из фургона, в дверях бросив через плечо Уэбстеру:

– Нам пора за работу. Я хочу заранее составить план. Мы должны быть готовы к действию.

Уэбстер вышел следом за ним. Броган и Милошевич остались перед видеомониторами. Макграт внимательно следил за Гарбером, который сидел, уставившись на погасший экран.

– Я по-прежнему не могу в это поверить, – наконец произнес он.

Обернувшись, генерал увидел, что Макграт смотрит на него. Он встал и направился к выходу, кивком предложив специальному агенту следовать за ним. Они вышли в ночную тишину.

– У меня нет никаких доказательств, – начал Гарбер, – но Ричер на нашей стороне. Я отвечаю за свои слова.

– Все говорит об обратном, – возразил Макграт. – Ричер принадлежит к классическому типу. Идеально подходит под наш психологический портрет. Бывший военный, остался не у дел, недоволен жизнью, трудное детство, вероятно полное затаенных обид.

Гарбер покачал головой:

– Все, что вы только что сказали, к Ричеру не относится. За исключением того, что он бывший военный. Поверьте, он был блестящим офицером. Лучшим из всех, кто когда-либо служил под моим началом. Вы совершаете ошибку.

Макграт всмотрелся в лицо Гарбера:

– Значит, лично вы ему верите?

Генерал мрачно кивнул:

– Я жизнью ручаюсь за Ричера. Не знаю, как он оказался там, но я заявляю, что он чист и он сделает все, что нужно, – если понадобится, ценой собственной жизни.

В это время в шести милях к северу Холли доверилась тому же самому чувству. Разобранную кровать из ее комнаты унесли, и она лежала на тонком матрасе, брошенном прямо на пол. В качестве наказания у нее также отобрали мыло, шампунь и полотенце. Маленькая лужица крови, вытекшей из головы убитой, осталась нетронутой. Она находилась в ярде от импровизированной кровати Холли. Молодая женщина предположила, что сделано это для того, чтобы ее мучили угрызения совести. Однако Боркен ошибся. Наоборот, она была счастлива. Она с наслаждением следила за тем, как кровь темнеет и засыхает. Вспоминая несчастного Джексона, Холли смотрела на лужицу так, словно это было пятно Роршаха [9] Герман Роршах – психолог и психиатр, в 1921 году разработавший тест для исследования личности «Пятна Роршаха». , говорившее ей: «Теперь ты выходишь из тени своего отца, Холли».