Вито Франкини - Хищный зверь

— Да, но…

— Я так и знала, что тут возникнет «но»…

— То-то и оно. Что бы ты подумала о розовом кусте, который не дает бутонов и не расцветает?

У Кармен на этот раз не нашлось в запасе хлесткого словечка, и она задумалась, задержав дыхание.

А Сабина продолжила:

— Он считает, что тот, у кого нет детей, похож на «Розовый кустик».

— Что-то мне не хочется, чтобы меня считали розой без цветов. Грустная роза получается… Не по мне.

— Вижу, что он и тебя сильно зацепил, подруга. Но это еще не все…

— Этого я и боялась. Хочешь окончательно испортить вечер? Валяй!

— Розовые кусты, которые не дают цветов, действительно существуют. Это природное явление, такое же, как бесплодие у животных или людей. Но куст, высаженный в землю, не выбирает, цвести ему или нет. И вот тут вступают в силу перекосы нашего сознания.

— Ты понимаешь, что сейчас задела очень болезненную точку?

— Она так же болезненна для тебя, как и для меня. Дай мне закончить. Это важно для того, о чем я хочу спросить тебя дальше.

— Ладно, давай, говори…

— С «космической» точки зрения живое существо, сознательно не желающее воспроизвести себе подобного, есть отклонение. Нонсенс, сбой, назови как хочешь. Так считает Нардо, и его, кстати, поддерживают в этом многие ученые, исследующие материю.

— Метафора точна, и она таки испортила мне вечер. Но убедила не до конца. Вселенная меня не интересует, я должна заботиться о Кармен. А Кармен предпочитает женщин, значит, у нее не будет детей, нравится это вселенной или нет.

— Вполне законное утверждение. Если помнишь, оно и было предпосылкой.

— Помню. Но какого лешего Нардо надо от меня?

— Да никакого, как и от меня тоже. Но он подчеркивает, что психически нормальный человек, который решает или соглашается не иметь детей, хотя и ни за что не признает этого прилюдно, рано или поздно поймет, что совершил ошибку, живя, как роза, не дающая цветов. И он начнет убеждать себя, что это не так, и будет стараться убедить в этом других… Но внутри у него поселится чувство лишения, прародительское чувство ошибки «космического» масштаба, тесно связанное с тем мотивом, что привел нас в этот мир.

— Ну, знаешь, мне кажется, ты развела прямо какой-то апокалипсис. Лично я не стану казнить себя за то, что у меня нет детей.

— Как ты можешь знать наперед?

— Я это чувствую.

— Отвращение, которое отразилось у тебя на лице, как только мы коснулись этой темы, есть доказательство твоей неправоты. Это превосходит наши возможности, Кармен, и мне против воли пришлось принять это как факт.

— Я хочу иметь возможность выбора в жизни. И хочу иметь ту же возможность и в смерти. Естественно, мой выбор никому не должен доставить неприятностей. Дети, аборты — это мое право, нравится это твоему гуру или нет.

— А кто в этом сомневается? Когда я ему, почти слово в слово, высказала те же возражения, он уложил меня на обе лопатки очередной метафорой.

— О господи… Ну, давай, я готова…

— Есть ведь и такие, кто убивает себя, правда? Деяние, в высшей степени противоречащее инстинкту самосохранения… Но все согласны с тем, что такие вещи делаются в момент утраты внутреннего равновесия, тогда как в нормальном состоянии наши инстинкты направлены как раз в противоположную сторону, на сохранение жизни. Следовательно, идти наперекор инстинктам возможно, но здесь мы говорим не столько о возможности самого деяния, сколько о цене такого выбора.

— Хорошо, но где метафора?

— Выбрать бездетность — все равно что выбрать удушье, перестав дышать.

— Что само по себе невозможно.

— Совершенно верно. В конце концов инстинкт побеждает, и ты, как ни сопротивляйся, все равно начнешь дышать.

Кармен задумалась и замолчала. Ей надоело отбиваться, да и сил не было. Сабина прекрасно это понимала, а потому опустила нож гильотины, как когда-то поступил с ней Нардо при очень похожем разговоре:

— Согласно некоторым исследованиям, те, кто сознательно сделал для себя выбор не иметь детей, часто, когда приближается то время, когда они действительно не могут их иметь , когда кончился «кислород», проявляют и даже декларируют раскаяние.

— То есть начинают дышать.

— Вот именно.

Прошло несколько секунд, и Кармен с горьким смешком произнесла:

— До чего же мне действуют на нервы те, кто всегда прав…

Они помолчали. Допив последний глоток пива, Сабина заключила:

— Прости, что захотела поговорить с тобой об этом. Но мне это было необходимо. Теперь ты понимаешь, отчего Нардо не желает любить меня?

Кармен сразу посерьезнела и задумалась, допивая пиво. Потом поняла:

— Потому что он знает, что ты его любишь. И он тоже тебя любит и не хочет, чтобы с ним ты стала розой без цветов.

— Вот именно. Он хочет, чтобы я дышала, даже если придется уступить меня другим. Я в этом убеждена, и это объясняет все.

Они еще несколько секунд помолчали. Взаимная привязанность и дружба позволили им заглянуть друг другу в глаза, не стесняясь слез, которые их наполнили.

Первой встряхнулась Кармен:

— Ладно, все это очень поэтично. Но, как мне кажется, моей подруге Сабине стало легче, и теперь она нуждается в помощи Кармен. А скажи-ка мне, каким образом мы можем снять ограничения этого священника-жиголо?

Прошли несколько обычных дней утренних пробок на дорогах, канцелярщины, невкусных столовских обедов, снова канцелярщины, вечерних пробок и домашней скуки. Группа коллег, с которыми Сабина теперь работала вместе, была неплохая, но за эти месяцы она так ни с кем и не сблизилась. Отчасти потому, что за ней все время наблюдали, и из-за этого она чувствовала себя неловко; отчасти потому, что ситуация с иммиграционными паспортами граничила с полным коллапсом и просто не было времени хоть чем-нибудь заняться спокойно. А работать приходилось по одиннадцать часов, а иногда и больше.

Фабио был близко, может быть, даже слишком близко. Но во время вечернего или ночного дежурства он давал ей передышку, и Сабина могла вздохнуть спокойно и побыть одна, посмотреть какой-нибудь сериал, немного почитать, закончить начатые домашние дела и плыть по течению, куда глаза глядят, повинуясь лишь ветру собственной неудовлетворенности. Встречи с Фабио были приятны и забавны, и ритм под простынями выдерживался лихо, но после нескольких месяцев таких постоянных встреч стало ясно, что для нее эта история имела смысл только потому, что не было ничего лучше. Его занятные рассказы очень быстро иссякли. Теперь он говорил мало и скучно: о проблемах работы, в основном касающихся его самого, о том, что столица приходит в упадок, об отпуске, о том, что пора сменить машину и телефон, о трудностях, которые испытывает в чемпионате футбольный клуб «Рома» по вине сильных мира сего.