Элина Бакман - Когда умирает король

— Ой, можно я не буду рассказывать? Пока что, — говорит Саана.

Ей кажется, что, если взять и все сразу выложить, волшебство рассеется.

Хелена обернулась и с ужасом воззрилась на дверь. Она ожидала увидеть кого-то в проеме и уже лихорадочно обдумывала объяснение своему поведению, тому, что она стоит в спальне барона. Однако стоило ей обнаружить источник шума, как тут же захотелось истерично рассмеяться — от облегчения, смешанного с пережитым страхом. Мама-утка и четыре утенка гордо прошлепали в комнату.

— Привет, милашки, — прошептала Хелена утиному семейству и на цыпочках пошла к двери. Притрагиваться к постели ей больше не хотелось. Желание что-то исследовать в этом доме отпало напрочь. Она всего-навсего мечтала уйти. Выйдя из спальни, Хелена изо всех сил ринулась в зал — и успела ровно к тому моменту, когда вернулся барон.

— Появился ли тот, кто заставляет твое сердце биться чаще? — поинтересовался барон.

Июльский вечер уже начал отдавать прохладой надвигающейся осени. Они сидели на веранде, наслаждаясь немецким белым вином. Понемногу Хелена привыкла ко вкусу алкоголя. Привыкла к тому, как он обволакивает голову, принося с собой радостные мысли. Она сидела здесь, вот так, втайне от своих близких, и пила вино с мужчиной вдвое старше ее. Теперь этот факт не вызывал у нее лишних вопросов или опасений. Наоборот. В усадьбе она чувствовала себя живой, чувствовала себя собой — настоящей. Откровенный вопрос барона повис в мягком, чуть прохладном вечернем воздухе, и Хелена покраснела.

— Есть один, но я не знаю, взаимно ли это, — ответила она.

Барон научил Хелену не стесняться и не скрывать своих чувств. Их стоило исследовать, высвобождать, отпускать, ведь только тогда они смогли бы поддерживать в человеке жизнь. Хелена была полна решимости. Барон подлил им еще вина. Где-то в поле раздавался стрекот сверчков.

Чуть позже тем летом в почтовый ящик семьи Тойвио кто-то бросил письмо для Хелены.

ПРИГЛАШЕНИЕ

Добро пожаловать на Венецианский карнавал в усадьбе Коскипяя 31.08.1989.

Дресс-код: вечерний наряд и карнавальная маска

Как Хелене не сойти с ума в ожидании конца лета? С того момента она, не переставая, думала о приглашении и представляла себе грядущее действо. Какой нарядной она будет. Как украсят усадьбу. Какая потрясающая атмосфера окутает этот праздник. Она, такая заурядная, оказалась одной из тех загадочных персон, которых барон ценил настолько, что пригласил к себе на карнавал.

Однажды вечером, за несколько недель до рокового праздника, Хелена пила невкусный яблочный сидр в комнате у Йоханны. Они слушали Dingo и крутили пустую бутылку из-под сладкого коктейля.

— Правда или действие? — спросила Йоханна, довольная тем, что горлышко указало на Хелену, а не на нее.

— Правда, — ответила Хелена и замерла в ожидании вопроса.

— Ты влюбилась? — выпалила Йоханна. — Если да, то в кого? — быстро добавила она и выжидающе уставилась на Хелену.

Сначала Хелена скривилась, будто от боли, но потом решила, что Йоханне-то можно и открыться.

— Да, — произнесла Хелена смущенно, однако при этом с каким-то воодушевлением.

Признаваться было приятно.

— В кого? — спросила Йоханна, нетерпеливо придвигаясь к подруге.

— Это уже два вопроса. Один за раз, — захихикала Хелена. Она сгорала от желания поведать о мире, в который удалось краешком глаза заглянуть этим летом, но все же промолчала, опасаясь того, что, если сразу рассказать, волшебство рассеется.

Они продолжили пить и подпевать звучащим из радиоприемника песням. Йоханна стащила немного виски из отцовского кабинета и со смехом рассказала, как добавила в бутылку воды, чтобы было не так заметно. Хелена восторженно разглядывала комнату подруги. У Йоханны ни в чем не было нужды. Мама Йоханны не разрешила впускать пса Нойманна в дом, так что тот остался на улице. Когда со двора послышался лай, девочки прильнули к окну, снедаемые любопытством. Они стояли, прижавшись друг к другу, и пожирали глазами улицу. Хелена почти могла почувствовать алкогольное дыхание Йоханны у своего лица. Двор пустовал. Наверное, пес просто взвился, услыхав приближение какого-нибудь животного — полевки или зайца.

Йоханна впилась в Хелену взглядом и наклонила голову. А затем, ни с того ни с сего, она подалась вперед и поцеловала подругу прямо в губы. Сначала Хелена растерялась, но потом ее медленно начал заливать гнев.

— Какого черта? — выпалила она, и Йоханна тут же отскочила на пару шагов назад.

От удивления Йоханну затрясло мелкой дрожью: теперь она понятия не имела, что делать.

— Я подумала, это… в смысле, что ты тоже… любишь… — разрыдалась Йоханна, и к Хелениному гневу стало примешиваться беспокойство.

— Йоханна, ты моя лучшая подруга, правда, лучшая-прелучшая и самая любимая, но ты не нравишься мне… вот так, — сказала Хелена и попыталась погладить Йоханну по плечу, однако та сразу же скинула с себя ее руку.

— Ну и кто тогда? — сдавленно произнесла Йоханна, и было понятно, что юлить не стоит.

— Тот, кого называют бароном, — призналась Хелена, стараясь звучать как можно непринужденнее. Стараясь выглядеть так, будто это чувство не настолько уж и глубокое.

И в ту секунду, когда ничего ужасного еще не произошло, они вдвоем стояли у Йоханны в комнате и смотрели друг на друга, словно чужие люди. Обе раскрыли свои секреты, надеясь на поддержку и понимание.

Однако во взгляде Йоханны промелькнула злая насмешка — и она расхохоталась. Казалось, этот мрачный бессмысленный смех не утихнет никогда.

Юлия Сандерсон уверенно шагает вперед. Она здесь. В месте, откуда она родом и куда никогда не собиралась возвращаться. Все перед ее глазами кажется одновременно знакомым и каким-то чужим. Юлия узнает дорожку во двор. Гравий успел слегка измениться в цвете, но звук под ее подошвами по-прежнему тот же. Березы у дома, очертания леса — все это до боли родное. Воздух пропитан ароматами жасмина. В голове тут же вспыхивают обрывки воспоминаний о лете в детстве. О днях, которые тогда казались бесконечными, о велосипеде и дорожной пыли. О пении птичек, поселившихся на деревьях, о перемазанных в земле пальцах и загорелой коже. Березки, как и кусты гортензии, подросли, почтовый ящик и статуя ангелочка остались прежними. Подвесное кашпо у двери ей уже не знакомо.

Юлия гонит прочь ненужные мысли и заставляет себя идти вперед. Стоит ей дать волю сомнениям и остановиться — все пропало, она развернется и сбежит. Будь перед Юлией выбор, она, безусловно, предпочла бы уйти, а не согласилась на встречу. И все же она сознательно режет себя по живому, направляясь к родному дому. В нем, за этой самой дверью и белыми заштукатуренными стенами, прямо сейчас сидит и ждет мать. Как Юлия ни старается ее вспомнить, перед глазами лишь какие-то наметки, общие черты. Вьющиеся волосы, сдержанность. Интересно, как она выглядит сейчас? Прошло уже почти тридцать лет. Сильно ли изменился материнский облик под гнетом многолетней лжи?