Валерий Галечьян - Месть зэка

— А я бы твоему директору, который тебя засадил, а сам на воле гуляет, давно бы голову отшиб, — гнул свою линию Хмель, для которого теперь стало вопросом престижа перед своими вольными друзьями «кентами» — добиться согласия Виктора на акцию. — Мои люди все организуют, — говорил Хмель не скрываясь. Он был уверен, что никто из здесь сидящих, даже Морик, его не сдаст — не на таких делах проверены.

— Ты выйти хочешь? — поддержал Хмеля Шакура. — Тогда поверь Хмелю. Он все сделает как надо.

— Выйти я хочу, но не любой ценой. Опер мне тоже свободу предлагает, надо только ему помочь вас захомутать. Видите, как просто мне перековаться. Я на волю, а вам срок добавят.

— Ты, короче, думай, а мы с Шакуров пошли, — бросил Хмель, и они ушли.

Морик, который при таких уважаемых жуликах, как Хмель и Шакура, был совсем тихонький, едва они вышли, стал на глазах оперятся. Он поднялся, обошел Виктора, к которому все-таки испытывал уважение, и в вызывающей позе встал перед Трифоном.

«Ох, не туда ты, Морик, полез», — подумал Виктор, но не вмешался. Дед и сам мог вполне за себя постоять. За сорок лет почти непрерывных тюремных скитаний, он прошел такие академии жизни, о которых бывший актер и не слыхивал.

— Слышь, дед, — рисуясь, заговорил Морик. — Ты с каких делов меня овцой назвал? Ты хоть старый, а должен сам за свои слова отвечать.

— Да ты овца и есть, — засмеялся Трифон, рвя у себя на брюках ширинку. — Хочешь, Морик, попробовать?

Морик протянул руку, пытаясь схватить деда за горло, но Трифон и не противился. Он небрежно раскрыл ладонь с опасной бритвой. Виктор, видя, что для Морика нет шансов с честью выйти из столкновения, и опасаясь, что деду в самом деле придется его порезать, бросился между ними.

— Ты мне деда не обижай, — уговаривал Виктор Морика, хотя ему было понятно, что Трифона не обидеть. — Дед у нас один такой. Еще бериевскую амнистию помнит.

— Обидишь его, — проворчал Морик и, увлекаемый сильной рукой Виктора, спокойно сел рядом с дедом, правда, не глядя на него.

— Возьми у меня в тумбочке чай, — скомандовал Виктор. — Выпьем с дедом мировую. Да спой что-нибудь из старых воровски песен.

Морик снова взял гитару.

— Сейчас Вова сбегает. Где-нибудь слушает нас, — пояснил он и кричал: — Вова!

Неизвестно откуда появился Вова, издали посмотрел на Морика.

— Не бойся, иди сюда, — предложил ему Морик. — Быстренько банку бери, бугор велел чай запарить.

Вова схватил чайник и полетел на кухню. Морик умиротворенно повернулся к Трифону:

— Чего тебе спеть, старый бродяга. Ничего я не знаю из того репертуара… Разве что…

— Ничего я не помню, а песен тем паче, — пробормотал Трифон. — Как сажали, помню. Проповедь я читал. Своей двадцатке. Комнатка голая. Железная кровать, стол без скатерти. Только на окнах белые занавески. Проповедь свою последнюю помню… «Господи, когда человек спотыкается, помоги ему подняться, но не веди своей дорогой. Потом, что только своим размышлением, своим разумом, своим путем человек может к тебе прийти. Ибо в многообразии людей и в множестве их путей таится, может быть, самая большая надежда на будущее»… Вот только это и запомнил. Давай свой чифир, — сказал он Вове, который уже успел вернуться с дымящейся банкой в руках.

— Кстати, бугор, — обратился Вова к Виктору. — Мне через три месяца освобождаться. Хотел деньжонок к воле подкопить. Сколько мне в этом месяце упадет зарплаты на карточку?

— Ты что, зарабатывать сюда пришел? — укорил его Морик, а Трифон добавил не шутя:

— Будешь стучать, заработаешь на осиновый кол.

Однако Вове — как об стенку горох. Словно и не слыша слов Трифона, он внимательно глядел на Виктора.

А тому и сказать нечего.

— Хреновина какая-то получается, — пробормотал Виктор. — Норма есть, а денег нет. Завтра пойду к мастеру разбираться.

Когда Дмитрий Дмитриевич оказался в машине, он скосил глаза на прилипшего к нему человека и увидел только темный, словно обожженный профиль и узкую полоску усов с торчашей посредине сигаретой.

— Надо поговорить, — прошептал все тот же голос.

Почему машина оказалась открытой, было юбиляру как-то неясно, хотя для публики, с которой ему пришлось оказаться в эту прекрасную ночь, вскрыть чужую машину было легче, чем раз плюнуть.

— Подвинься, — пробурчал другой голос, не находивший нужным снижаться, и тяжелое плечо отжало Дмитрия Дмитриевича на середину заднего сиденья. Сидеть стало совсем неудобно, но он даже не пискнул по этому поводу, только тоскливо надеялся: «Вот сейчас выйдут ребята из охраны (и за что подлецам деньги платят) и освободят от неожиданной неприятности».

Но надеждам не суждено было сбыться, потому что у тех, кто усадил его в машину, был конечно подготовлен свои последовательный план. Тяжелая рука выгребла из карманов Дмитрия Дмитриевича вместе с грудой мелочи ключ зажигания и передала сидевшему впереди человеку. Собственная машина Дмитрия Дмитриевича слабо фыркнула и, предав хозяина, помчалась по пустой улице. Проехав вовсе пустяк, она свернула в один двор, потом в другой и остановилась.

— Ну что, друг, — спросил, не поворачивая головы, человек с темным лицом уголовника, — знаешь, зачем мы пришли?

«Вес заберите!» — хотелось крикнуть Дмитрию Дмитриевичу, но он сдержал рвавшийся из горла крик.

— Не знаю, — сказал он, и тотчас схлопотал затрещину по губам, отчего засолонилось у него во рту и бешено забилось сердце.

— Мы тебе объясним, если сам не понимаешь, — должок за тобой небольшой кенту твоему, Виктору, который за тебя сейчас чалится. Сколько ты с его отсидки поимел? — И другой толчок в челюсть, именно толчок, а не удар, тряханул его голову в другую сторону.

Вторая затрещина, как ни странно, вернула Дмитрию Дмитриевичу часть самообладания. Невольно вновь вспомнил он про могущественную защиту, которая непонятным образом оплошала, но все равно ведь существует и, верно, в данный момент ищет его, и приободрился.

— Вы руками поаккуратнее, — попросил он спокойно, — если я с таким лицом на банкете покажусь, сразу расспросы пойдут: отчего и почему. Вам, я думаю, это тоже ни к чему.

— Так ведь на банкете еще оказаться надо, — протянул тот же шелестящий голос у него под ухом. — А ты, сучок, можешь оказаться совсем в другом месте, если мы не договоримся.

— Например, метра на полтора ниже, чем сейчас, — оглянулся водитель, ощерив худое, остроносое лицо.

Отворилась дверь в темную парадную. Мирное семейство прошествовало мимо машины и скрылось в темноте. Дмитрий Дмитриевич чуть встрепенулся, когда пара любящих родителей, ведя под руки малолетнего отпрыска, на мгновение замерла перед радиатором, но тотчас же ощутил прикосновение колющего предмета к шее и замер.