Андраш Тотис - Убийство после сдачи номера в печать

Бришо затолкнул ящик обратно и уважительно кивнул головой. Если у Дюамеля на каждого заведена такая карточка, этот шкаф для спортивного журналиста просто клад. Цены ему нет!

— Погодите-ка, мне тоже любопытно, — сказал Лафронд. Он оттеснил Шарля и начал изучать наклейки на 197 ящичках. — Шахматы… шахматные программы, вот! Прошу! — И с торжеством показал им, словно это было его произведение. — «Ультимат», 1985 год, составлен Ришаром Мартинэ и Даниэлем Ростаном. И знак, означающий, что на эти имена заведены еще отдельные карточки.

— Недурно, — заметил Альбер.

— Да уж точно, — ответил главный редактор. Сейчас, когда он воодушевился, он выглядел весьма дружелюбным. — Но если Жорж провел по-настоящему безукоризненную работу, мы найдем субъекта и в ящике, озаглавленном «Преступления». — Он вытащил ящик, и оба полицейских с любопытством наблюдали, как своими сухонькими пальцами Лафронд быстро перебирает маленькие синевато-серые карточки. — Прошу, — сказал он, — извольте! — Вынув карточку, густо исписанную машинописным текстом, он принялся ее читать. — Хотите узнать, как звали полицейского, который его арестовал? Это тоже здесь есть.

— Да, — хором ответили оба.

— Комиссар Корентэн, — прочел Лафронд. — Какого дьявола… Это же ваш шеф!

— Да, — проворчал Альбер. — Наш шеф дело Мартинэ Альбер считал самым крупным из одержанных им до сих пор успехов. Но до главного редактора смысл его реплики не дошел.

— Замечательно! Я бы не поверил. Жорж всегда говорил, что справится в своем маленьком домашнем архиве, и мы знали, что у него на квартире хранится куча всяких материалов. Но такого никто и не предполагал.

— Вы никогда не бывали у него дома?

— Я — нет, — ответил Лафронд и тут же снова замкнулся. — Коллеги наверняка у него бывали, но этот сейф он даже не показывал. Они бы сразу мне рассказали.

— Хорошим журналистом был Дюамель?

— Дюамель?.. — Лафронд показал на шкаф с бумагами. — Можете сами убедиться. Ему было известно о скандалах, закулисных махинациях, он знал назубок старые и новые мировые рекорды, знал всех и каждого, был на «ты» с тренерами, всеми членами сборных. Бог знает, как ему это удавалось. Если какой-нибудь футболист собирался уйти из своей команды, Жоржу становилось об этом известно раньше, чем менеджеру.

— Его любили?

Главный редактор пожал плечами.

— Что вы знаете о его семейной жизни? — сделал попытку Альбер.

— Думаю, он был холост, — сказал Лафронд. — Видите ли, господа, у нас сотрудничает несколько сот журналистов, вероятно, вам лучше расспросить его друзей.

Шарль уселся за письменный стол Дюамеля и вытащил средний ящик. Лафронд подошел к нему, из-за его плеча заглянул в ящик. Бумаги, просьбы, расписки, квитанции, заграничный паспорт, свидетельство о рождении, гарантийные письма — все бумаги, накопившиеся за жизнь, валялись вразброс.

— Вы не думаете, что Дюамеля убили из-за какой-нибудь статьи? — спросил Бришо. И начал вынимать и складывать содержимое ящиков возле себя на пол.

— Нет, — сказал Лафронд. — Уж простите меня, но это чепуха. Я сорок лет занимаюсь этой профессией, немало повидал скандалов, знаю, что говорю. Журналистов убивают редко. Доносят на них — это да. В год проходит немало процессов по нарушению закона о печати. Но убить? Обычно нас даже не бьют, разве что пригрозят побить. В семьдесят восьмом Жерар Депардье поколотил одного журналиста, гигантский был скандал. Да еще мода была награждать оплеухами фотографов. Но это мне даже понятно. Они иногда ведут себя очень нагло. За это их и держим. Конечно, журналистов тоже убивают, и немало, но лишь тех, кто копается в политической грязи. А вот спортивных журналистов…

— Сейчас и спорт стал политикой, — пробурчал Альбер. — А грязи и в нем хватает.

Возле Шарля уже лежала аккуратная стопка самых личных бумаг Дюамеля. Того Дюамеля, которого за что-то все же убили. Нашлись и письма. Большинство от женщин. Официальную переписку журналист держал не здесь.

Бришо отложил письма и принялся за ящики с левой стороны стола. Лафронд взял связку писем и, хмыкая, перелистал.

— Он вел активную половую жизнь, не так ли? — с легкой завистью спросил Альбер.

— Он умел производить впечатление на женщин, — неуверенно произнес главный редактор. — Бог знает, каким образом.

— Рукописи, копирка, из-за этого не убивают, — пробормотал Шарль и занялся ящиками с правой стороны стола. — Не писал ли ваш сотрудник в последнее время о чем-то таком, за что на него могли рассердиться?

— Почему же не писал, — сказал Лафронд. Он бросил письма на пол и шагнул к окну.

Дождь все еще шел, и улица Русле выглядела так, словно была запечатлена на старой, стертой пленке, которая по всей длине была процарапана полосками от проекторов. Разве что жужжания проектора, на котором пленку прокручивали, не было слышно.

— Дюамель всегда писал что-то такое, из-за чего на него могли сердиться. За хорошую статью всегда кто-нибудь сердится.

— А в последнее время за что и кто мог на него иметь зуб?

— Ну… им могли быть недовольны руководители футбольных клубов и их болельщики. Жорж начал кампанию против хулиганства в футболе. Предложил, чтобы на матчи пускали только лиц с фотографиями на удостоверениях. Химера, но Жорж принимал ее всерьез. Если вас интересует, прочитайте его статьи. Была у него еще парочка предложений. Если бы ему удалось провести их в жизнь, клубы разорились бы.

Оба сыщика переглянулись за спиной главного редактора. Альбер развел руками.

— Недавно он написал статью о финале чемпионата боксеров среднего веса, — продолжал Лафронд. — По его мнению, там все встречи были договорные.

— А сейчас он над чем работал? — спросил Альбер.

Главный редактор повернулся. Терпение его лопнуло. Он позволил, чтобы его допрашивали, чтобы у него крали дорогое время, но теперь с него довольно! Он даже рта не открыл. Вчера комиссар Корентэн уже задавал ему этот вопрос, и обоим детективам это прекрасно известно. Ведь они и пришли сюда, чтобы перерыть письменный стол Дюамеля именно потому что Лафронд не смог ответить на вопрос.

— А как по-твоему? — спросил Альбер, на сей раз обращаясь к Шарлю. Тот задвинул последний ящик на место и скривил рот.

— Понятия не имею.

Коллеги зашли в одно из многочисленных одинаковых кафе. На застекленной веранде выстроились маленькие пластиковые столики, вокруг них жесткие стулья с низкой спинкой. В глубине помещения царил полумрак: старинные, обтянутые бархатом стулья, столики с ножками из кованого железа, тихая музыка. Устроившись на террасе, они глядели на остановившийся у противоположного тротуара маленький грузовичок, который начали нагружать. Оба постепенно согрелись. Альбер снял пальто, повесив его на спинку своего стула. На нем был пуловер, револьвер пришлось оставить в пальто. Он переложил его во внутренний карман. Бришо носил свой, согласно предписанию в кобуре под мышкой и пиджак не расстегивал.