Эрик Сунд - Из жизни кукол

— Спасибо, — сказал Свен-Улоф и стал рассказывать о своем детстве, проведенном в емтландском Витваттнете.

С трудом подыскивая слова, он рассказал о приходе, потом об отце с матерью.

Через несколько минут он подумал: достаточно.

— Старейшины были бы довольны, — завершил он.

Снегопад еще усилился, и, когда они подъезжали к Сканстуллу, машины еле ползли. Девушка слушала, а может, и не слушала. Но вдруг она каким-то образом все же что-то поняла, подумал Свен-Улоф и остановился на Рингене на красный свет.

По ту сторону лобового стекла мерцал черно-белый мир; повыше, по диагонали, светился красным светофор. Свен-Улоф молча собрался, дождался, когда загорится желтый, а потом зеленый.

— Ты, может быть, думаешь, что я такой потому, что вырос в религиозной семье, — заговорил он; за ними засигналила какая-то машина. — Но тут ты ошибаешься. Если что и искорежило мою сексуальность, то это не Бог и не родители. Злым оказался мир без Бога, мир, который заставил меня усомниться в Его существовании.

Послышались еще гудки, но Свен-Улоф дождался, когда снова загорится желтый, а потом красный.

И тогда он тронул машину с места. Наискось пересек правую полосу, въехал на Сканстулльсбрун, по направлению к Гулльмарсплан.

— На несколько лет я потерял Бога, — продолжил он. — И снова обрел, уже став взрослым. Мне помогала Оса, но потом оказалось, что ее вера недостаточно крепка. Осе следовало лучше поддерживать меня.

— You talk a lot about Åsa, — заметила девушка. — Who is Åsa? [77] Ты много говоришь про Осу. Кто она? (англ.)

Свену-Улофу стало трудно дышать. Он то и дело против воли смотрел на рот девушки, рот с выступающими зубами. Когда она улыбалась, то слишком обнажала десны. Когда расслабляла рот, губы не сходились, и зубы снова мерзко обнажались. В те немногие разы, когда рот закрывался до конца, девушка тянула нижнюю губу вверх, что придавало ей придурковатый вид. И все же она несомненно красива.

Внизу у Свена-Улофа затвердело. Извилистые пути инстинкта. Эрекция — признак того, что Свен-Улоф опять заблудился.

Ему захотелось ударить девушку, как он ударил Блэки.

Вложить в удар весь свой инстинкт и так избавиться от него.

— Я мастурбирую раз десять в день, не меньше, — заговорил он, и собственный голос зазвучал у него в голове, как в закрытой комнате. — Иногда вдвое больше, но меньше — никогда. К вечеру спермы уже не остается. Я только дергаю член, а потом поворачиваюсь и засыпаю головой в подушку. Простыня грубая, но в мозгах спокойно. — Свен-Улоф притормозил, въехал на круговой разворот, ведущий на Нюнесвэген. — Так все и началось, — пояснил он. — И этот изъян — возможно, непонятный — моей личности толкает меня на мерзости.

Свену-Улофу показалось, что девушка что-то спросила, но он продолжал говорить.

Когда они были недалеко от Глобена, метрах в двухстах позади них завыла полицейская сирена.

И в миг, когда Свен-Улоф ее услышал, он понял, что все, может быть, обернется так, как ему хочется.

Все наконец-то закончится.

Но прежде, чем все пойдет прахом, он высосет из жизни все до конца.

Девушка обернулась. Police! Police!

Но Свен-Улоф все говорил, говорил, говорил, потому что он еще не выговорился до конца.

Сумеречное состояние, twilight state, есть психическое нарушение, которое означает, что сознание человека ограничено и он не слишком хорошо воспринимает окружающий мир. Самый тяжелый вариант этого расстройства называется зомбификация, состояние, при котором человек, подобно аналоговому телевизору, не в состоянии принимать и обрабатывать информацию. Там только шум и помехи.

Тантобергет покоилась в серых сумерках; маленькие разноцветные домики светились в резких четырехугольных декорациях красным, желтым и зеленым. Когда Кевин парковал “тойоту” на Тантолундсвэген, в голове у него уже мало что осталось об обратном пути из Евле. Один час и сорок пять минут по самому скучному шоссе Швеции, никаких впечатлений от пейзажа, только семнадцать миль асфальта. От трения проносившихся мимо минут Кевин словно утратил кожу, стал хрупким. Шагая по гравийной дорожке к дому, он думал о зомби.

О Повелителе кукол Джозефе Луисе Маккормаке. Американском живом мертвеце.

И о Свене-Улофе Понтене, вот кто настоящее чудовище. Его давно пора арестовать.

Кевин отсутствовал больше недели. В доме было градуса два тепла, не больше. В воздухе плотной массой висела сырость. Дождя не было, только изредка падал снег, так что обошлось без тумана. Озеро Мэларен и Балтийское море слились во влажном поцелуе.

Кевин отпер дверь и включил слабо зажужжавшую напольную батарею. Потом сел на диван, взял телефон и позвонил Вере.

Как хорошо услышать ее голос.

Кевин пересказал разговор с Луве, описал поездку в Евле, и когда Вера спросила, почему же он чувствует себя выбитым из колеи, он не сумел найти хороший ответ.

— У меня как мозги отключились. Я как будто не вижу чего-то, что у меня прямо перед глазами. Как будто меня одурачили.

— Кто? Парень, которого ты допрашивал?

— Нет… Я все думаю про тот ролик. Голос отца… Там что-то не вяжется, но я не могу понять, что именно. Такая каша сейчас в голове.

— Включи себе какой-нибудь экшн, пусть глаза устанут.

— Как раз собираюсь.

Они закончили разговор, Кевин включил компьютер и принялся искать что-нибудь, что поможет ему расслабиться и уснуть.

Фильмы в папках были рассортированы по жанрам, Кевин щелкнул по “Ужасы и слэшеры” и стал прокручивать список в поисках фильма, который смог бы вытащить его из сумеречного состояния.

Взгляд зацепился за одно название. Учитывая обстоятельства, фильм мог бы сработать как противоядие.

Нова смотрела на руку Мерси и думала: как люди учатся выносить такую боль. Другое дело, когда за деньги, но Мерси это сделала бесплатно. Во время съемок им часто бывало больно, но там терпишь, потому что тебя ждет гонорар. Хуже всего такое, от чего тошнит, хотя есть один прием.

Иногда помогает дышать ртом.

“Зачем она это сделала, с зажигалкой?” — думала Нова.

Мерси спустила одну ногу и коснулась пальцами пола; Нова помогла ей сесть. Как она сейчас нравилась Нове! Такая маленькая, изломанная.

Нова хотела поднять ее, но сил не хватило, и Нова завалилась на подругу.

И осталась лежать.

Ей хотелось еще немного ощутить тепло Мерси, прежде чем они двинутся отсюда.

Щека Новы покоилась у Мерси на груди, девушки полежали, пока было время.

— Не ломала ты шею никакому кролику, — сказала Мерси.

— Вот как?

— Нет, Нова… Конечно же, нет. Ты же любишь животных.

Нова поняла, куда клонит Мерси, и в голове стало как-то странно.