Александр Горский - Полнолуние

— Олежа! Олеженька! — подбежав к гаражу, Кноль что есть сил заколотил по запертой двери. — Олежа, открой мне!

Остро наточенное лезвие справилось с веревкой довольно быстро. Повалившись на бетонный пол, Михайлов отчаянно вскрикнул от боли в переломанных ногах и тут же потерял сознание. Когда он пришел в себя, руки у него уже были развязаны. Совсем рядом, не более чем в метре от него, поджав под себя ноги, сидел Олег. Увидев, что лежащий неподвижно человек открыл глаза, он облегченно улыбнулся и протянул руку.

— Ты сесть можешь? Сядь!

Михайлов боязливо ухватился за протянутую ладонь и с трудом сел, тут же издав мучительный стон.

— Ноги? — понимающе уточнил Олег. — Да уж, с ногами теперь долго беда будет. Но ничего, медицина сейчас знаешь какая, что угодно вылечить могут.

Олег помолчал. Михайлов непонимающе моргал, боясь произнести хоть слово в ответ.

— А я и не знал, что у тебя с женой такая беда, — вновь заговорил подросток. — Мне казалось, я ее дня три назад видел, так она ничего, сама шла, вполне бодро. Даже странно.

Михайлов понял, что если сидеть неподвижно, то боль в ногах немного притупляется и ее можно терпеть, но на всякий случай еще раз протяжно застонал.

— Ладно, — кивнул Олег, — это сейчас не важно. Ты мне скажи, ты рукой вот так махнуть можешь?

Сжав правую руку в кулак, он согнул ее в локте, на мгновение поднеся кисть к плечу, а затем резко распрямил, опуская вниз.

— Так сможешь? Давай! — настойчиво потребовал он.

Не очень понимая, что от него требуется, но, боясь ослушаться, Михайлов повторил движение.

— Еще раз, резче!

Николай вновь бросил руку вниз. На этот раз, должно быть, у него получилось лучше, потому что подросток одобрительно кивнул.

— Хорошо. А теперь возьми нож и сделай то же самое, только с ножом.

Вложив нож в руку окончательно переставшему понимать что-либо Михайлову, Олег встал на колени и придвинулся чуть ближе. Опустив руки вдоль туловища, он стоял неподвижно, глядя Николаю прямо в глаза. В то самое мгновение, когда Михайлов понял, что от него требуется, дверь загудела от обрушившихся на нее ударов.

— Олежа! Олеженька! — Выкрикиваемые человеком снаружи слова звучали приглушенно, но все же не составляло большого труда узнать голос полковника. — Олежа, открой мне!

— Бей, — коротко приказал Олег и тут же, увидев промелькнувший в глазах Михайлова испуг, добавил: — Бей, скажешь, что защищался. Тебе ничего не будет. Бей, или я сам ударю.

Николай почувствовал, как пальцы сомкнулись на рукояти ножа. Все, что от него сейчас требовалось, — это сделать одно, совсем простое движение. Разогнув руку, вогнать лезвие в грудь человеку, который только что мучил его безо всякой жалости, а потом еще и убил другого беззащитного пленника. Впрочем, до того, другого, ему особо дела не было, а вот себя было жалко. Что теперь будет с ногами? Там ведь перелом на переломе. Он вообще когда-нибудь вновь сможет ходить? Михайлов ощутил пока небольшой, но с каждым мгновением разгорающийся все больше огонек ярости у себя в груди. А этот, Ринат? Ведь если разобраться, он во всем признался только ради того, чтобы оттянуть время. Получается, этот Ринат ему спас жизнь? И что с ним сделал этот мальчишка? Да за такое убивать мало…

В дверь заколотили еще сильнее, затем стук оборвался.

— Говорит майор Зубарев. Немедленно откройте дверь! Олег, не ухудшай свое положение. Открой и выходи!

Михайлов сильнее стиснул рукоять ножа. Закрыв глаза, он медленно согнул руку, отчего лезвие поднялось к плечу и теперь смотрело прямо в лицо застывшему неподвижно подростку.

— Я ведь уже пытался тебе сегодня объяснить, что я не убийца.

Выпавший из разжавшихся пальцев нож упал на бетонный пол и, отскочив немного в сторону, остался лежать между двумя людьми, один из которых уже почти не чувствовал своих ног, а другой, казалось, и вовсе утратил способность что-либо чувствовать.

— Хочешь покончить со всем этим? — Губы Николая дрогнули, силясь изобразить усмешку. — Тогда сделай все сам. Ты же можешь. Ты ведь уже доказал. Так давай, бей! Кого ты хочешь ударить? Меня, себя? Давай же, пока они дверь не вынесли.

Рука метнулась к лежащему на полу оружию с такой скоростью, что Николай успел лишь испуганно моргнуть, когда лезвие блеснуло у него перед глазами. Выставив перед собой левую руку, подросток правой, держащей нож, подтянул на ней рукав, обнажая запястье. Секунду, может быть, даже дольше, два человека смотрели в одну и ту же точку, на светлую полоску кожи под черной тканью пуховика. Затем Николай почувствовал, как в голове его нарастает какой-то странный, заглушающий все на свете гул, от которого невозможно укрыться, даже зажав уши. Пытаясь защититься от этого нового источника боли, он втянул голову в плечи и уже собирался было зажмуриться, как холодная сталь рассекла сперва воздух, а затем кожу на левом запястье Олега Кноля.

Поняв, что самому ему с дверью не совладать, Зубарев обернулся. Рядом с «хайлендером» Лунина стояли еще несколько автомобилей уже успевших подъехать сотрудников колонии. Саданув еще раз по двери ногой, оперативник, поигрывая пистолетом, решительно направился к толпящимся возле машин зевакам.

— Так, болельщики, — рявкнул Вадим, сплевывая себе под ноги, — у кого тут гаражи рядом? Болгарку сюда надо, иначе никак дверь не вскроем.

Упрашивать никого не пришлось. Уже через несколько минут мощная дисковая пила была подключена к удлинителю, который в свою очередь удалось подсоединить к взломанному Колычевым распределительному щитку, висевшему на наружной стене гаражных боксов. Пронзительный визг бешено вращающегося диска наполнил округу в тот самый момент, когда в кармане у Лунина завибрировал телефон. Взглянув на экран, Илья чертыхнулся, время для разговора было явно не самое удачное. Поколебавшись еще пару секунд, он все же принял вызов, хотя что-то ему подсказывало, что делать этого не стоит.

— Алло, Илюшенька, ты меня слышишь?

Голос матери едва прорывался сквозь истошные завывания режущей металл болгарки. Илья плотнее прижал телефон к одному уху и попытался свободной рукой зажать другое, но тут же понял, что тише от этого почти не становится.

— Не очень! Что-то срочное?

— Я у папы. — Мать явно поднесла телефон ближе ко рту, и теперь ее было слышно немного лучше. — У папы! Ты слышишь меня?

— Да.

Вращающийся диск, выбрасывая сноп тающих в воздухе искр, с легкостью входил в листовую сталь.

— Папу сегодня утром перевели из реанимации в палату… Как ты говоришь? — Ольга Васильевна уточняла что-то у бывшего супруга. — Интенсивной терапии палата. Ему уже лучше, я сейчас трубку передам. Поговорите немного.

Пронзительный вой вдруг сменился разочарованным затихающим гулом, и тут же его перекрыл возглас выхватившего пистолет Зубарева: