Владимир Хачатуров - Большой облом

Мотоциклист остановился, призадумался и вдруг… улыбнулся. Его улыбка была молодой и обаятельной, в глазах мерцала застенчивость, голос звучал искренне и доверительно.

– Да я на минутку, земляк. Мне Мартимьянычу только пару слов шепнуть…

Чернявый на мгновение замялся, расслабился, за что немедленно поплатился, получив рифленой подошвой тяжелого ботинка по небритому кадыку. Ударом его отбросило к стене, по которой он и сполз на выложенную затейливой плиткой дорожку. Выскользнувшая из-за пазухи рука разжалась, и большой черный пистолет моментально сменил хозяина. Проверив обойму и переведя рычажок режима огня с автоматического на одиночный, мотоциклист надел шлем, опустил забрало и бесшумной черной тенью исчез в проеме.

За дверью оказался пустой и прохладный предбанник. Вход в бар прикрывала густая завеса из разноцветных бамбуковых палочек. Мотоциклист неслышно подкрался к ней и заглянул в одну из щелочек.

Бар сиял электричеством. В нескольких шагах от входа стоял вполоборота еще один чернявый в таком же странном демисезонном прикиде. Правда, в отличие от первого, этот под курткой ничего не прятал, напротив, демонстративно поводил АКСУ с незаряженным подствольником. Чуть поодаль виднелся столик, за которым бок о бок сидели молоденькая девушка с заплаканным лицом и бледный светловолосый мужчина лет тридцати. Руки их покоились на столе ладонями вверх. Ни дать, ни взять, прилежные школьники… Впрочем, девушка оказалась не столь уж прилежной, увлеклась посторонним предметом, уставилась на бамбуковые палочки, чуть вздрогнула, удивленно вскинула брови, что, естественно, не укрылось от внимания наставника с автоматом. Чернявый стремительно обернулся… но мотоциклист с проворством колобка, удирающего от зайца, уже катился кубарем ему в ноги. В следующее мгновение рифленый ботинок врезался автоматчику в мошонку. От дикой боли тот потерял сознание раньше, чем рухнул на пол. Кто-то сдавленно вскрикнул «ложись!». Девушка юркнула под стол, мужчина, резко откинувшись на спинку стула, повалился навзничь, мотоциклист пристроился, как к мешку с песком, к бездыханному телу автоматчика. Их примеру с разной степенью сноровки и прыти последовали все прочие. В вертикальном положении осталось только двое серокурточников: один с пистолетом, другой – с обрезом дробовика. Мотоциклист дважды выстрелил в последнего. Одна из пуль вышибла оружие вместе с пальцем. Раненый пронзительно заверещал. Второй в смятении присел на корточки. Следующая пуля, выпущенная мотоциклистом, срикошетила от пола в стену, от стены в потолок. В общем, навела визгом жути.

– Ствол на землю, сука! – глухо крикнул мотоциклист, беря на мушку низкий лобик чернявого. Чернявый отбросил пистолет и схватился в отчаянии за голову.

Мотоциклист вскочил на ноги: в одной руке пистолет, в другой – автомат, на голове непроницаемый шлем, – чем не робот-полицейский, наводящий порядок в диком городе Детройте? Сейчас как крикнет «трансформируюсь» и превратится, – если учесть, что бар отделан под жилище Посейдона державными трезубцами, морскими звездами и портретами русалок, – по меньшей мере, в Ихтиандра, кинг-конга морей… Но мотоциклист ничего не крикнул, ни в кого не превратился, только зорко оглядел помещение – длинную стойку у дальней стены с цветником разнокалиберных бутылок на зеркальных полках за нею; маленькую эстраду, на которой в гордом одиночестве поблескивал алым лаком рояль, десяток столиков возле танцевального пятачка, да перепуганный, вповалку лежащий и усердно безмолвствующий народ на полу, – закинул трофейный автомат на плечо, стащил с головы шлем и утер пот со лба кожаным рукавом.

Первым осмелился подняться охранник в пятнистой камуфляжной униформе. Глаз у него был подбит, нос расквашен, но дух не сломлен. Вопросительно взглянув на мотоциклиста и дождавшись одобрительного кивка, он коршуном метнулся к чернявому, застывшему в позе безоговорочной капитуляции. К повизгиванию раненого добавилась бесхитростная полифония глухих ударов, надсадных стонов и крикливых матюгов…

Мотоциклист, подобрав по пути оставшийся бесхозным арсенал, подошел к стойке и быстро, с непринужденностью профессионала, разрядил все стволы. После чего, обернувшись к залу, проникновенно бросил:

– Вставайте, ребята, простудитесь…

Ребята с готовностью зашевелились, поднимаясь, отряхиваясь, что-то невнятно с облегчением бормоча. Кто-то засмеялся, кто-то всхлипнул. Щелкнули зажигалки и свежие хлопья табачного дыма, мешаясь с пороховой гарью, устремились к резвящимся на потолке нереидам…

За стойкой материализовался бармен. Очень бледный, в очень красной рубашке, в очень съехавшем на сторону галстуке бабочкой. Ни слова не говоря, набулькал себе чего-то под стойкой, проглотил, приступил к повтору процедуры.

– Телефон имеется? – полюбопытствовал мотоциклист.

– А? – сказал бармен и дернул второй стопарь успокоительного.

– Телефон, – повторил мотоциклист.

– Да, конечно, – нервно закивал бармен, – сию минуту… Коньячку не желаете?..

На стойке появился портативный аппаратик с куцей пластмассовой антеннкой.

– Пожалуйста…

– Ну уж нет, – запротестовал мотоциклист. – Звони сам, братец…

– Кому?

– Тебе лучше знать – кому. Ментам, жене, крыше…

– А ты… А вы разве не мен… тойсь, не милиция? – опешил бармен.

– Мы менты?! Мы – не менты, мы заехали роскошно поужинать и зажигательно потанцевать… Там, кстати, у входа, еще один красавец загорает. Как бы его солнечный удар не хватил…

Снаружи послышался визг тормозов и, спустя пару секунд, бар стремительно наполнился крепкими камуфляжными мальчиками с нарочито жесткими лицами и пустыми от природы глазами. Верховодил ими внушительных размеров мужчина, выглядевший в своих цветастых шортах и желтой панамке добродушным увальнем.

Чернявых быстренько охомутали и удалили с глаз долой. После чего мужик в панамке предложил всем потерпевшим дождаться милиции, а пока что расслабиться, выпить чего-нибудь за счет заведения и заодно указать в письменном виде кто, чего и в каких размерах в результате этого прискорбного инцидента лишился.

Речь увальня, – ясная, понятная и не терпящая возражений, – окончательно вернула народ в привычное душевное состояние. Поднялся думский хай, одновременно возмущенный и благодарственный, требующий с мечом в руке и жалобными вздохами на устах самолучшего коньяку, обуздания преступности, сухих штанов, зернистой икры, шемякина суда над задержанными бандитами, пивка похолоднее, награждения отличившегося оперативника высшими орденами отчизны, а также строгого наказания зарвавшегося мента за безответственные действия, едва не приведшие к многочисленным жертвам среди мирно отдыхающего населения…