Олег Кудрин - Дворянин из Рыбных лавок

Дрымов же продолжил:

— А вот интересно, достанет ли еще у какого иного народа глубины, мудрости и, я бы сказал, понимания, дабы дать такое точное название оной красоте — Млечный Путь?

Натан подумал, как бы сформулировать ответ, чтоб не обидеть собеседника и не отбить у него тягу к прекрасному.

— Ты прав, Афанасий, что это глубокое и прекрасное название. В нем русские близки древним римлянам, назвавшим сие Via Lactea . И все остальные просвещенные народы также подхватили сие название в своих языках.

— Не всі , — отозвался Степан. — В нас это Чумацький шлях . И так оно точнее будет. Молоко, оно, как прольется, не такой вигляд имеет. А тут глядите — будто соль везли-везли да просыпали. И она блищить при полном месяце.

Трудно было не согласиться. Но Дрымову стало чуток обидно.

— Хе! Всё у вас, малоросов, не как у просвещенных народов. Вот даже тут, я бы сказал, выкобеньки. А вот скажи, Степан Андреич, как, к примеру, будет по-вашему мое имя?

— Панас будет.

— Как?

— Опанас!

Услыхав сие, Дрымов долго смеялся. А потом попытался обобщить:

— Экие вы, экие…

— Какие?

— Уморительные! Да еще и имена у вас, ну такие уж смешные, — добавил Афанасий Сосипатрович.

— Цобэ! — крикнул Кочубей, и волы повернули вправо.

При этом телегу немного встряхнуло, но бочка, закрепленная надежно, устояла. Один Дрымов чуть было не пострадал. Он едва не сверзился с телеги, поскольку слишком увлекся разговором…

А совсем скоро Степан остановил волов.

— Приехали. Выгружаться давайте.

Правду говоря, Степан поначалу хотел везти скверный груз подальше, аж до намечаемой черты порто-франко. Но теперь решил, что и этого достаточно. Отъехал за город по Тираспольской дороге несколько верст, да полверсты вбок — и будет.

Присвечивая масляным фонарем, нашли яму поглубже. Подогнали телегу к ней. И опрокинули всю селедку туда. Затем Степан и саму бочку разрубил взятым из дому топором. Положили доски на селедку, нарвали да снесли разного сухого перекати-поля для растопки, сверху кинули пару кирпичей кизяка и подожгли. Огонь не сразу, но занялся и со временем набрался черной дымности. Селедка же, жирная, тоже хорошо горела, а рассол весь впитался в сухую землю.

Вдруг послушались звуки приближающихся шагов, по голой степи громкие, хрусткие. Как и опасались, костер привлек шайку мелких разбойников. Они попытались взять «на арапа», говоря, что нужно заплатить некие сборы, поскольку это де их земли. Однако, услыхав громовую речь Афанасия о том, какие и как вооруженные молодцы им противостоят, заблуды насторожились. Расходиться, однако, не торопились. Так что приехавшие начали доставать оружие, кто каким запасся, готовясь к отражению нападения. При этом сабли полицейских чинов во главе со Степаном выглядели весьма убедительно. Но тут сольную партию взял на себя Горлис.

— А ну подходите, кто храбрый. У нас пистолей и пуль на всех хватит! — лихо крикнул он и выстрелил под самые ноги говорившему, вероятно, главарю.

Спорить с дорогим и опасным пороховым оружием шайка не захотела и в испуге удалилась с примерной скоростью.

А наши спорщики и путешественники в десять рук с помощью лопат забросали угли землей. Дрымов, боявшийся измазать мундир и потому работавший аккуратно, при этом особо отметил и похвалил, как ловко парижский французик Горлиж земельным инструментом работает. (Эх, подумалось, видел бы он Натана в мамином и Каринином цветнике на семейном фольварке.)

Так что домой вернулись довольно скоро.

Ложась спать, Натан с тревогой думал о том, что если ненароком среди углей осталась несгоревшая селедка, то те несчастные могут раскопать и съесть. Разбойные люди, конечно, но мелко разбойные и всё ж люди. Жалко…

Бог даст — не случится.

Придя с утра, солдатка Марфа немало удивилась виду и запаху вчерашней походной Натановой одежды (хоть рабочей и изношенной, однако ж, не совсем еще бросовой). Но что делать, взялась стирать, а сапоги — чистить. Пока она делает это, а Натан умывается, можно рассказать о том, как солдатка появилась в доме. Да и про сам дом слово молвить не помешает.

Жилище Горлиса, как уже вскользь замечалось, было основательным и надежным, но от изящества далеким. Односкатная крыша, весьма удобная для сбора дождевой воды. А это в засушливых местах, как Одесса, от реки далеких, чрезвычайно важно. В самом доме — несколько помещений, сделанных с крестьянской же основательностью. Фасад со входом был развернут в сторону Ланжероновой и Дерибасовой улиц. Ежели смотреть на дом, то справа от входа — подсобное помещение, где сберегали нужные в хозяйстве вещи и разные припасы, включая главный — воду разных сортов: для питья и пищи, для умывания, а также ту, что похуже, для мытья или полива. Сюда можно было войти из прихожей. Из неё также можно было попасть в комнату для свершения разнообразных туалетов. А дверь налево вела во вторую прихожую, выполнявшую также роль столовой. Из нее далее вели две двери, та, что направо — в кухню; та, что прямо — в большую и последнюю из комнат, исполнявшую все остальные функции: спальной, гостиной, рабочего кабинета. Для этого в ней имелась вся необходимая мебель и главное украшение — недавно купленный paravent в индийском стиле (в Русланде его еще называют на немецкий лад ширмою).

Первое и едва ли не единственное, что успел поменять в обустройстве дома Горлис, это окна, на которые он навесил решетчатые ставни средиземноморского вида, как в Марселе, где прожил несколько дней. У них было двойное назначение. Во-первых, защищать от нещадного солнца окна дома, выходящие на юг (а таковых было большинство). Во-вторых, одна сия деталь сразу давала дому вид европейский, что было важным предупреждением для возможных злоумышленников — хозяин сего дома находится под охраною властей. Нужно еще отметить, что похожие ставни в Одессе бывали не только у Горлиса, но те сделаны были похуже, подешевле. Натан же заказал самый дорогой вариант с умыслом показать всем — здесь живет иноземец. Причем влиятельный, какового лучше не трогать (все ж знали, какое влияние и какую защиту имеют в Одессе иностранцы). Принять сие в расчет помогало также то, что совсем рядом стоял недавно выстроенный дом известного всем майора Феликса де Рибаса, родного брата завоевателя Хаджибея, подданного Королевства Обеих Сицилий и даже, кажется, его консула.

Участок вокруг дома Горлиса примерно обустраивался. С началом весны Натан выписал в питомнике да собственноручно посадил дюжину деревьев разных видов, меж ними — кустарники разнообразных сортов. И сам поливал их (тогда фольварк вспоминался, отчего на глаза наворачивались слезы). Также уже договорился о разбивке цветника с Марфою — тут нужен уход более тщательный и регулярный, а у него самого бывают дни большой занятости. Она поначалу сильно ворчала, говоря, дескать, у нее дел и так выше крыши. Но после прибавки в жалованье, впрочем, совсем небольшой, согласилась.