Фридрих Незнанский - Жестокая схватка

Петр Алексеевич недоверчиво на него посмотрел:

— Думаешь, Король на это пойдет?

Кирьянов пожал плечами:

— А черт его знает. Жизнь меняет людей, Петро. Король — не тот пацан, с которым мы пили самогонку на берегу и лазили в женскую общагу по ночам. Тогда у него было что-то вроде души. А сейчас…

— А сейчас?

— А сейчас там пустота. Ты уж мне поверь, я знаю, о чем говорю. Я каждый день его на тачке вожу. Слышу, о чем он по телефону говорит, вижу, с какими людьми встречается. Хочешь знать мое мнение?

— Ну?

Кирьянов поднял указательный палец и медленно покачал им в воздухе:

— Не нарывайся, понял? Прижми хвост и не рыпайся. Королю недолго осталось по земле ходить.

— Это ты почему так решил?

— Потому что вижу, как под ним земля горит. У него от безнаказанности совсем башню сорвало. Меры не знает. Не менты, так свои же братья бандиты его пришьют.

Бойков отхлебнул пива. Посмотрел куда-то мимо Кирьянова и со вздохом сказал:

— Эх, Вася, Вася!.. Что с нами стало, а? Ведь мы же такими не были.

— Да ну? — На губах Кирьянова появилась злая усмешка. — А по-моему, именно такими мы всю жизнь и были. Или ты забыл, как мы Славку Горячева на дно отправили? Как палками ему по кумполу стучали? Помню, я тогда целый год по ночам в поту просыпался. А потом что? А потом успокоился и забыл. И ты забыл, Петро. А уж про Короля я и не говорю. Он, наверно, уже через пять минут ни хрена не помнил. Ему ведь человека убить что таракана раздавить.

Петр Алексеевич задумчиво покачал головой:

— Ты неправ. Я его там на следующее утро встретил.

— Где? — не понял Кирьянов.

— У озера. Он тоже спать не мог.

Кирьянов присвистнул:

— Вот уж никогда бы не подумал! Значит, и у него сердце есть?

— Тогда было, — сказал Бойков.

Они отпили пива. Кирьянов вытер мокрые губы тыльной стороной ладони и сказал:

— Ладно, брат, ничего тебе советовать не буду. Делай, как считаешь нужным.

Некоторое время Петр Алексеевич задумчиво вертел свой бокал. Потом поднял взгляд на Кирьянова и сказал:

— А ведь мы можем уйти. Оба.

— Как это? — не понял Кирьянов.

— Просто. — Петр Алексеевич прищурился. — Помнишь, ты когда-то баловался видеокамерой?

— Ну да. И что с того?

— А то, что ты снимал наши пьянки у Короля на хазе… — Бойков покачал головой. — До сих пор не могу понять, как это Король тебе разрешил?

— А что тут такого-то? — продолжал недоумевать Кирьянов.

— А ты подумай.

Кирьянов задумался. Внезапно глаза у него блеснули. Он уставился на Бойкова.

— Ты хочешь сказать?..

— Вот именно, — кивнул Петр Алексеевич. — Там все, с кем у Короля были дела. И полковник Шаповалов, между прочим, тоже.

— Точняк! — просиял Кирьянов. — Вот черт! А эта пленочка дорогого стоит!

— Не то слово, — согласился Петр Алексеевич. — Нужно только правильно ею распорядиться. В случае чего, мы всегда можем отнести кассету куда следует. На самый ментовский верх.

Вечером Бойков снова напился. Ноги слушались его плохо, но голова работала. И, как всегда в таких случаях, где-то в мозгу у Петра Алексеевича заговорил голос, тот самый голос, который принято называть «внутренним».

«Опять нажрался, как свинья, — сказал этот голос. — Это уже становится традицией, не правда ли?»

— Заткнись, — пробормотал Бойков.

«Я-то заткнусь, а вот что скажет Тамара? А Дашка? Что будет, если Дашка увидит тебя в таком скотском виде? Что она о тебе подумает?»

— Ничего не подумает. И не увидит. Слава богу, она уже спит.

«А если нет? Как ты ей это объяснишь? Опять будешь нести какую-то околесицу?»

— Не твое дело!

«Как знаешь. Дождешься, что они тебя станут презирать. Если уже не презирают».

Так, споря с самим собой, Петр Алексеевич добрался до дома.

В квартире Бойковых было два этажа. На верхнем находились спальни, на нижнем — кухня и большая гостиная. Петр Алексеевич, кряхтя и чертыхаясь, стянул с ног ботинки и, не найдя тапочек, прошлепал в носках к дивану. Рухнув на диван, он просидел так минут пять, размышляя о своей скорбной доле. Затем ему снова захотелось выпить.

Бойков поднялся с дивана и неверной походкой направился к бару, за стеклянной дверцей которого выстроился ряд бутылок с пестрыми этикетками. При виде бутылок на сердце у Бойкова снова потеплело. Бутылки… Его верные друзья. Борцы с унынием, тоской и страхами.

— Вы мои дорогие… — нежно проговорил он, открывая дверцу бара.

Однако воспользоваться баром ему не удалось. Едва Петр Алексеевич протянул руку за бутылкой виски, как за спиной у него раздался спокойный, ровный голос жены:

— Петя, не надо.

Бойков досадливо поморщился.

«На сегодня пьянка отменяется», — издевательски сказал ему внутренний голос.

— Ну и черт с тобой, — угрюмо проворчал Бойков.

— Что? — спросила жена.

Петр Алексеевич повернулся к Тамаре:

— Ничего, детка. Иди спать.

В огромных карих глазах Тамары стояла грусть. Там не было осуждения или злости, что часто появляются в глазах у женщин, мужья которых три вечера из семи возвращаются домой пьяными. Но только грусть и слезы. И от этого Бойкову самому хотелось разреветься. Вот и сейчас в горле у него запершило, а к глазам подкатила теплота.

— Петя, пойдем спать, — сказала жена.

Он покачал головой:

— Нет. Ты иди, а я еще немного посижу.

— У тебя неприятности?

— Да нет. Просто… — Бойков поднял руку и покрутил в воздухе растопыренной пятерней. — В общем, есть кое-какие проблемы. И мне их надо обдумать.

— Ты можешь обдумать их завтра.

— Нет, — снова качнул головой Бойков. — Я все решу сейчас.

Он снова покачнулся и схватился за дверцу бара, чтобы не упасть. Внезапно ему стало ужасно стыдно перед Тамарой, и от этого стыда где-то на самом дне души зашевелилась злость — на себя за то, что пьян, на нее за то, что она не может оставить его в покое, и на весь мир за то, что он такой кошмарный и несправедливый.

— Спать! — сердито прорычал Бойков. — Иди спать! Ну!

Изображая сильного и властно мужа, он угрожающе махнул рукой.

Тамара нахмурилась. Потом повернулась и, ни слова не говоря, пошла к лестнице. Через несколько секунд наверху щелкнула дверь спальни, и вслед за тем в квартире опять стало тихо.

«Тихо, как в гробу», — пошутил внутренний голос.

— Вот-вот, — мрачно усмехнулся Петр Алексеевич.

Он достал бутылку из бара, отвинтил пробку и сделал несколько глотков прямо из бутылки. Внутри стало горячо, а мозг окатила приятная теплая волна, в которой все проблемы и беды сегодняшнего дня растворились и стали мелкими, почти незаметными.

— Чепуха… Выкручусь как-нибудь, — сказал себе Бойков.

И сказал абсолютно искренне, поскольку был на сто процентов в этом уверен.