Фридрих Незнанский - Забыть и выжить

— Понимаете ли, отчасти по собственному желанию, а отчасти и вынужденно я взяла на себя некую миссию. Поговорить с вами и кое-что объяснить. Предварительный разговор, на который, не скрою, я сама вызвала вашего коллегу, или кто он там, называйте, как хотите, позволил мне сделать определенные выводы.

— Вот же какая сволочь! Он уже и вас втравил!

— Нет, Саша, дорогой, нет… Ой, простите, случайно вырвалось… Сознаюсь вам, что то, о чем скажу, может повредить лично мне, чисто по-женски. Но я — врач. И должна лечить не только тела, но и души. В силу возможностей. В вашем случае я готова сделать это, даже если вы на меня потом обидитесь и не захотите разговаривать. А я, когда увидела вас, безумно обрадовалась возможности хоть немного побыть рядом. Не знаю почему, сердце подсказывает. А ведь я считаюсь специалистом именно в этой области, представляете?

— Ага, врачу: исцелися сам! Ну и что этот козел вам наговорил такого, что вас вдруг взяло за душу? — Тон Турецкого не показался ей доброжелательным.

— Он рассказал о себе. И о вас. Я поняла, что ситуация запутанная, но вы, все трое, общими усилиями стараетесь запутать ее еще больше. Не уверена, что это правильно. Антон — своеобразный человек. И его, по-моему, разрывает надвое и чувство косвенной вины перед вами, и желание сохранить собственное достоинство. Он и боготворит вас, и ненавидит, представляете, какой компот в душе?

— Ну ненавидит, это — понятно. А боготворит-то за что? — грубовато спросил Турецкий.

— Вот видите, Саша, какой вы? Прохиндей обязательно переставил бы фразы местами.

— Вы произнесли любимое тетушкино словцо: она меня из-за вас теперь только и кличет прохиндеем. Считает, что я вас охмурил.

— А разве нет? — усмехнулась она.

— По правде говоря, хотелось бы, но… Этой задачи специально я не ставил, да и не поставил бы…

— У вас «но» промелькнуло. Может быть, это не сформулированная вами еще днем мысль о грехе?

— Ну да. Если люди сами не создают себе условий для существования греха, откуда ж тогда ему взяться? С каких пор, например, любовь — грех? Или что, любовь бывает разная? Одна — хорошая, другая — плохая? А кто это знает, чтобы судить? И кому дано такое право? Много вопросов, если вдуматься… А с другой стороны, есть продажная любовь. И выходит, не продажная — хорошо, а продажная — очень плохо. Кому? Милиционеру, который с проституток бабки стрижет? Так ему-то как раз очень хорошо! Или там ставят в пример праведника. Хорошо, если он тебе так нравится, подражай! Но чему подражать, если я что-то не видел ни в прошлом, ни в настоящем ни одного счастливого праведника. Все, как один, мученики! Все — страдальцы! Ну почему обязательно надо страдать, если ты живешь по правде? Или считаешь, что так живешь? — Он остановил машину прямо посреди дороги и повернулся к Лине. — Как вы думаете?

— Я скажу, если мы поедем.

— Логично. Итак? — спросил он, трогая машину.

— Я сегодня весь день думала о вас. О том, что мне невероятно повезло уже по одной только причине, что я могу провести с вами хотя бы один вечер. Не знаю, что произошло. Праведно это или неправедно, я даже и не задумывалась. Потому что в ответе на этот вопрос нет никакого смысла.

— Ни фига себе, — возразил Турецкий. — Да если я счастлив, значит, уже есть смысл!

— Значит, есть. Но я хочу вернуться к вашему Плетневу. Он, можно сказать, исповедался предо мной, как перед священником. А мне, просто по роду деятельности, подобные исповеди приходится слушать нередко, и я полагаю, что научилась отделять правду от лукавства. Так вот, он говорил правду. Ваша жена Ирина никогда не изменяла вам с ним. И не собирается. И Плетнев это прекрасно знает. Но она, о чем вы, возможно, не догадываетесь, как, впрочем, я думаю, и она тоже, — так вот, ваша супруга слишком опасно похожа на покойную плетневскую Инну. И это знают только они с Васькой, вдвоем. Такая вот «страшная» тайна, которую он решился доверить мне. И вы будете еще большим умницей, если помиритесь с женой, которая только и ждет вашего ласкового слова. И я не собираюсь вас у нее отнимать. А вы спрашиваете, каково праведникам? Почему на их лицах нет маски счастливого человека? А чего стоит эта маска, задумывались?

Турецкий снова остановил машину, но на этот раз прижав ее к бортику тротуара.

Полез в карман за сигаретами, достал одну, но смял и выкинул в открытое окно. Повернулся к Лине:

— Нет, я просто обязан вас поцеловать…

— Валяйте, — ответила она с улыбкой. — Я, может, целые сутки, со вчерашнего вечера, только этого и жду. И какой, к чертям, грех? Откуда ему… взяться?.. — Последнее слово она произнесла на выдохе и едва слышно, потому что губы обоих намертво спаялись в поцелуе, от которого у них в натуральном смысле головы пошли кругом… — Ох, мамочка родненькая… — простонала она, откидываясь на спинку сиденья. — Ты сумасшедший…

— Вот и выпили, — заметил Александр, гладя ладонью ее по щекам, шее, открытому плечу. — Вкусно…

— В каком смысле?

— В прямом. И перешли на «ты»… Но я никому не скажу.

— Сперва есть хочу, — серьезно сказала она, — пожалей девушку.

— Есть, пожалеть! Другие указания будут?

— Ах да, а еще я ему сказала, чтоб сегодня он к тебе и близко не совался. Наверное, это уже мой собственный эгоизм. Завтра утром — сколько угодно. И пообещала, что ты поможешь этим… Потому что на то, чем им надо заниматься всем скопом в течение недели, тебе одному достаточно нескольких часов. Ты — мастер, и это кругом известно. Не мои — их слова. Вот так, дорогой мой случайный знакомый…

— Ты им твердо пообещала? — с ухмылкой спросил Турецкий.

— Увы, тверже не бывает. Кроме… — Она хитро ухмыльнулась, бросив на него взгляд искоса, и многозначительно закончила фразу: — Но это — потом, позже. Ночь длинна. Успеем обсудить… Розы бы в водичку поставить…

— Поставим… Я помню, читал в юности роман одного американца — «Ночь нежна»… Знаешь, почему?

— Это Скотт Фицджеральд, я его тоже любила. И почему?

— Из-за названия. Оно потрясло. Я как представил себе, что это такое, — у-у-у!

— Слушай, а у тебя хорошо развита фантазия… И вообще ты интересный мужик. Где таких делают?

— Если б я знал, что можно повторить жизнь, то, вопреки расхожему мнению, не пошел бы тем же путем — хренушки, обязательно выбрал бы себе что-нибудь другое, и гораздо интереснее.

— Например?

— Ну начал бы с того, что отыскал бы на Земле тебя — устраивает такой вариант?

— Э-э-э, милый мой, наш разговор обретает опасный крен.

— Что ж, отложим ненадолго, так мне кажется… Ночь длинна и нежна… ночь нежна и длинна… Стихи получаются. А вот и наш дом, уважаемая Капитолина Сергеевна, позвольте на людях именовать вас только так, чтоб другим неповадно было. Ну а если вдруг, где-нибудь в темноте, нечаянно, без всякой подготовки, то не обессудьте… Иначе тетка меня просто изничтожит презрением. Она может, потому что всю жизнь была образцовой женой, потом образцовой вдовой, хотя должен сказать, что в этом пункте у меня все-таки имеются некоторые сомнения, а теперь ей снова предстоит стать образцовой женой. Это какой-то образцовый кошмар… Представляете себе эту бесконечную амплитуду, которая называется долгой и счастливой жизнью, с ее нескончаемыми и совершенно одинаковыми взлетами и падениями?