Фридрих Незнанский - Золотой архипелаг

— Послушайте, милая моя, прекратите морочить мне голову! — устало твердил милиционер. На этого жирного неопрятного дядьку в форме под белым халатом Рита из-за белой занавеси своих повязок выглядывала с недоверием. — Как будто мне не ясно, что это типичное семейное насилие. Знаете, сколько я их перевидал? У-у-у! И хотите хороший совет?

— Мне непонятно, о чем вы говорите, — стояла на своем Рита Ганичева.

— Ага, не хотите, значит, ничьих советов. Думаете, вы на свете самая умная, остальные лаптем щи хлебают. Пожалуйста, думайте на здоровье, но совет я вам все-таки дам. Не зря восемнадцатый год в милиции работаю. Не жалейте вы этого вашего красавца…

— Никого я не жалею! — выкрикнула Рита, невольно приложив правую, незагипсованную, руку к лицу: при слове «красавец» все раны заныли с новой силой.

— А вот это зря. Себя вам, милая, пожалеть необходимо: если вы собираетесь жить с этим человеком дальше, значит, передайте вашим друзьям и родственникам, пусть собирают вам на венок. А если вы не самоубийца и решитесь все-таки его бросить, от всей души советую пожалеть ту несчастную, которая подвернется вашему красавчику после вас. Я знаю, о чем говорю: такие люди не останавливаются. Они измываются над жертвами до тех пор, пока не доходят до убийства. Частенько, если жертва от них ускользает, они впадают в раж и уже намеренно ищут способ осуществить над ней смертный приговор. В ваших интересах, чтобы этот молодчик попал на скамью подсудимых.

Рите был противен этот милиционер, его рыхлые сизоватые щеки, его трясущийся живот, пятна пота, которые проступали на его милицейской форме под накинутым поверх нее белым халатом. Но, отрешившись от его неприятного вида, доводы милицейские она крепко обдумала, ворочаясь под больничным одеялом, пахнущим гноем и мочой. Что бы ни говорил Андрей насчет женских способностей зарабатывать деньги головой, логическое мышление Рите Ганичевой было присуще в полной мере. И сейчас, когда ее голову не кружил любовный дурман, улетучившийся где-то посередине забрызганной ее кровью лестницы, вот что предложила логика.

Во-первых, к Андрею она не вернется. Даже для того, чтобы забрать вещи. Она не самоубийца и становиться ею не собирается. Лучше, чтобы Андрей вообще ничего больше о ней не знал.

Во-вторых, фирма ее растет и развивается, а это главное. Полгода ее существования ясно доказывали, что ей суждено надежное будущее. Рита докажет Андрею… нет-нет, ведь она собиралась никогда больше не видеться с Андреем… она докажет себе, что женщина способна заниматься бизнесом не хуже мужчин. А то и лучше.

В-третьих, что делать с ребенком, который, уцелев от избиения, продолжал расти где-то в темной, самой Рите неведомой глубине таинственного внутреннего органа? Логика подсказывала, что лучшим выходом из ситуации был бы аборт. Но вот здесь-то Рита восстала против собственного вывода. Помимо логики, существует еще что-то, и это что-то называется женской натурой. Все-таки она любила Андрея (лучше так, в прошедшем времени), им нравилось заниматься любовью, они переживали мгновения обоюдной страсти, а от этого получаются хорошие красивые дети. У нее будет именно такой ребенок. Ради этого ребенка Рита костьми ляжет, а добьется, чтобы фирма приносила стабильный доход. Она даст своему ребенку все, что может, а он будет ее крепко-крепко любить, потому что какое же дитя не любит свою маму?

О собственной маме, однако, Рита не могла вспоминать без скрежета зубовного. Опять начнется воспитательный нудеж на тему: «Ты меня не послушалась, а я, как всегда, была права…» Несмотря на все это, обстоятельства заставляли засунуть гордость в… в самый дальний карман и возвратиться в покинутый с такой фанаберией отчий дом — со сломанным носом (спасибо хирургам, отломки сопоставили безукоризненно) и без вещей (английского чемодана клетчатого жалко, который отец из-за границы привез, ну и колечка с бриллиантом, Андреева подарка, да уж черт с ним со всем). Рита держалась напряженно. Но мать повела себя лучше, чем она ожидала: не попрекнула блудную дочь безрассудством, не припомнила брошенного напоследок оскорбления, а обняла свою возвращенную девочку и с облегчением всхлипнула, приговаривая: «Все будет хорошо, Ритонька, все будет хорошо». Всплакнула и Рита, чувствуя, как блаженно отмякает что-то внутри, будто, намерзнувшись в зимнем лесу, она вдруг погрузилась в горячую ванну. Тому, кто сидел у нее в животе, пока еще плоском, она чувствовала, тоже стало хорошо. Впервые за время, прошедшее с избиения, у Риты возникла уверенность, что втроем они все преодолеют и со всем справятся…

Мать-атаманша компании «Подмосковье-агро», хищная Щучка, хитрая и безжалостная Маргарита Николаевна Ганичева вспоминала ту юную и наивную Риту с некоторым раздражением. Если бы она не была в свое время такой дурой и не вляпалась в эту любовную связь с человеком, который теперь встал ей поперек пути, все было бы проще… Или труднее? Может быть, то, что они когда-то были близки, сегодня поможет ей разрулить сложную ситуацию в бизнесе?

Маргарита Николаевна вздохнула. Напрасные надежды! Сегодня она уже не имеет права на наивность. Давняя любовь, совместные воспоминания — все эти уси-пуси могли бы растрогать кого угодно, только не Андрея. В том, что касается бизнеса, он был и, судя по всему, остался зверем. И не только в том, что касается бизнеса. Рентгеновский снимок Маргариты Николаевны до сих пор свидетельствовал об этом достаточно красноречиво.

А если возникнет новое любовное приключение, пикантное обострение давно угаснувших чувств? В конце концов, не так уж она плоха: слегка располнела, что правда, то правда, зато регулярно посещает косметолога, следит за волосами и ногтями, на лице — ни морщинки… Для женского самолюбия Маргариты Николаевны был бы лестным такой вариант. Однако умение просчитывать варианты, столь часто выручавшее ее, подсказывало, что эта линия нападения — проигрышная, рассчитывать на нее не следует, чтобы не унизить себя.

Остался у нее и еще один козырь — незадействованный. Тот, который она в том незабываемо жарком месяце унесла в животе от Андрея, так и не сказав любимому, что он — отец… Но логика просчета вариантов трезво выдала, что, если бы Андрей тогда и знал о будущем ребенке, это не удержало бы его от побоев. И если он до сих пор не обзавелся детьми, значит, он в них ничуть не нуждается.

Но тем не менее попробовать стоило. А вдруг?

В первый раз Турецкий увидел их на выезде из двора здания Генпрокуратуры. Точнее, тогда он не называл их этим многозначительным словом «они» и уж подавно понятия не имел, что «они» сыграют важную роль в недавно открывшемся этапе его жизни. Садясь в машину, он думал о запутанных подмосковных тяжбах, а еще о том, что солнце светит совсем по-весеннему, но не греет ни хрена, а значит, зима, как и в прошлом году, затягивается. Определенно погода сошла с ума! Но глаза его при этом оставались глазами следователя, то есть машинально подмечали и фотографировали все вокруг: ряд заползающих на тротуар автомобилей, старушку, которая, покачнувшись на льду, едва не потеряла целлофановый пакет с изображением тигра и надписью «Animal Friend» (тигр — друг человека, что-то в этом роде)… И — их. Эту парочку — потому что очевидно было, что этих людей свела вместе не случайность, а необходимость… Личная? Или профессиональная? Об этом Турецкий поразмыслит на досуге. Позже. А сейчас он про себя отметит, что, вопреки современному прикиду, в парочке есть что-то явно устарелое, в стиле ретро, словно они сбежали со страниц журнала «Советский экран». Может быть, это ощущение порождали тонкие, тщательно подбритые параллельно губам усики мужчины? Он был брюнетом, с гладко зачесанными на косой пробор глянцевыми волосами; глаза узковатые, нижние веки — неприятно набухшие, словно под них вставлены желтовато-белесые валики. Одет в длиннополое черное пальто, шея обвязана пижонским белейшим шарфом, кисти на концах которого выглядывают где-то на уровне колен. Перчатки, брюки, теплые ботинки — все черное, щегольское. Также элегантно выглядела его подруга — блондинка, к которой первым делом привлекал внимание узел светлых волос на ее затылке, над самой шеей. Помнится, во времена молодости Александра Борисовича такие узлы женщины сооружали, прикрепляя под волосы консервную банку, и он невольно задался вопросом, насколько продвинулась технология подобных причесок с пятидесятых — шестидесятых годов — данный узел размерами скорее соответствовал пластмассовым коробкам, в которых продают компьютерные диски. Коричневая дубленка до пят со светлой меховой оторочкой обрисовывала все изгибы высокой тонкой фигуры. На ногах — остроносые сапожки с узорами. Мгновенно, с отработанной долгими годами пристальностью, Турецкий вобрал в себя все подробности внешности этой парочки, чтобы в следующую минуту выбросить ее из головы. Требовалось следить за дорогой: тучи машин в центре столицы не позволяли расслабиться.