Фридрих Незнанский - Слепая любовь

— А там, у вас, ну, в вашем районе, нет поблизости какого-нибудь интернет-кафе, где она могла бы прийти в себя, связаться с ним, а потом поехать к кому-нибудь ночевать? К другу, подруге? Или каким-нибудь хорошим знакомым, которые пообещали бы ее приютить на два-три дня, пока не появится этот «жених»?

— Как раз в ее доме, только со стороны набережной Шевченко, и есть компьютерный клуб, он так раньше назывался, а теперь не знаю как, я давно там не была. Мы вместе с Юлькой и бегали, учились, когда у нее дома компа еще не было.

— Отлично! Филипп, — сказал он Агееву, который вошел в кабинет с туркой и чашками, — срочно передай Щербаку! На набережной Шевченко, в Юлином доме.

— Беда в том, — серьезно и печально продолжила Наташа, — что таких знакомых, о которых вы говорите, у нее может быть достаточно, и знать их всех просто невозможно. Ей постоянно звонят мужчины, она у них пользуется успехом, вот, — печально сказала девушка. — Только успех этот… Нет, я бы на такое не решилась никогда, — она тяжело вздохнула. — Никогда!

— Я ничуть не сомневаюсь. Более того, мне кажется, что холодок между вами и возник первоначально по этой причине. Филя мне говорил, что она старательно затягивала тебя в сети того Хлебникова. Она бы, я уверен, и Нинку мою не пожалела бы ничуть. Понимаешь, эгоист по своему внутреннему содержанию — самый неверный человек на свете. Вот думаешь иной раз: эгоист — тот, кто любит только себя. Правильно, не любишь других — и не надо. Но бывают завистливые, злобные эгоисты, которым мало себя любить, им не менее важно, чтобы другим обязательно было хуже, чем тебе. Вот к этому разряду людей я и отнес бы ее. Несмотря на то что им, таким людям, иногда не чуждо чувство дружбы, точнее, того, что они для себя называют этим словом. Мол, делай, как я, чувствуй, как я, если мне плохо, соглашайся, чтоб было плохо и тебе, — тогда я стану с тобой дружить. А отказываешься, как говорили в старину, — значит, горшок об горшок! Нинка мне сказала вчера, что, по ее мнению, у Юлии большая напряженка с близкими подругами. И я ей верю. Как твое мнение, Наташенька?

Она пожала плечами:

— Я просто не знаю их. В школе были, но это же давно… В Полиграфическом, где она училась на оформительском, наверное, были. Но я замечала, что она все больше с мальчиками…

— А это — лишнее доказательство того, о чем я тебе только что говорил. Среди мужчин у нее же нет конкуренток! Получается, что все внимание ей одной, чем же не эгоизм? Более утонченный, не более, — он улыбнулся. — А как ты себя чувствовала в ее компании? Мне кажется, что ты ее привлекала именно своим контрастом, яркая брюнетка и не менее яркая блондинка. По мнению французских классиков, Флобера в частности, брюнетки более страстны, чем блондинки, да?

— Читала я, — засмеялась Наташа. — Там не совсем так. У него блондинки — более пылкие, чем брюнетки, а брюнетки — более пылкие, чем блондинки!

— Ты права, — засмеялся и Турецкий. — А рыжие более пылкие, чем и та, и другая, так, кажется?

— Опять не так, — продолжала смеяться Наташа. — Там негритянки — более пылкие, чем белые женщины!

— Ну, правильно, конечно, если бы ты знала, когда я это читал, ты бы пожалела меня и не ругала мою память.

— Так я ж не ругаю. — Девушка смотрела лукаво. К ней явно вернулось хорошее настроение. Уж поднять-то его Александр Борисович умел.

— Ты знаешь, тебе очень идет этот костюм. Совершенно другой имидж. Скажу больше, ухаживать за такой девушкой, как ты, огромная честь. Я говорю совершенно искренне.

Наташа немного смутилась:

— А можно я у вас спрошу, Александр Борисович?

— Конечно!

— Как вы решились Нину отправить с Юлькой? Окажись я на ее месте, даже случайно, по ошибке, я никогда бы не потащила с собой девочку. Это же… нет, я не знаю… не понимаю совершенно!

— Ты ведь правду знать хочешь? — Наташа кивнула. — Так вот, мы все тщательно взвесили, провели соответствующую подготовку, и, когда поняли, что ловушка готова, дело за приманкой, Нинка сама согласилась. Отказалась бы — никто б ее не неволил. Нашли бы еще кого-нибудь. Просто не хотели время зря терять.

— Но ведь опасность была?

— А мы на что? Или ты думаешь, что Филя просто очень хотел подраться? Да, он любит экстремальные ситуации, но вступает в игру только тогда, когда надо защитить слабого. И ты, как я понимаю, была тому невольной свидетельницей.

— Да, он говорил. А вы, смотрю, одинаково думаете…

— Такая работа, девочка… А имен хоть каких-нибудь, наиболее близких, ты не запомнила? Просто по чистой случайности? Ты подумай, а пока давайте кофейку выпьем и попытаемся вспомнить еще что-нибудь интересное… Да, а у нас есть какие-нибудь вести из Хабаровска?

Турецкий с хитрой улыбкой взглянул на девушку поверх очков. И она смутилась, даже голову нагнула, чтобы как-то скрыть вспыхнувшие щеки.

— О-о-о! — почти пропел Александр Борисович. — Я вижу, дело сдвинулось и покатилось. И чем дальше, тем быстрей. Что, не так, Наташа?

Она кивнула, не поднимая головы.

— Написал, наверное. Только больно быстро для подробного письма. Хотя, если самолетом? И летчик знакомый?

— Нет, он телеграмму прислал. Срочную. — Девушка совсем стала красной.

— Да не смущайся ты, святое ж дело! — укорил ее Турецкий. — И чего пишет? Длинная, наверное, телеграмма? — Он уже заранее улыбался.

Она опять кивнула.

— Целых семнадцать слов.

— А конкретно? — Это уже Филя спросил, поднося трубку к уху.

— Люблю, — ответила она.

— Что, семнадцать раз подряд? — изумился Турецкий.

— Пятнадцать. И подпись: твой Сережа. Я думала, маму кондрашка хватит. Она получила-то, когда я была на работе… Пришла я домой, а она мне бумажкой в нос тычет: это что такое? Я даже испугалась.

— Ну и что?

— А я ответила: это жизнь, мама.

— Ах, какая умница! — закричал Турецкий. — Филипп! Тащи коньяк! Надо немедленно выпить за здоровье нашей замечательной красавицы! Не я буду! Я чувствую, что сам, ну, вместе с Нинкой, отвезу тебя к твоему жениху. И появятся у тебя на свадьбе целых два генерала! А может, и три, раз Славка говорит, что Сережка твой там на отличном счету.

Филипп улыбался, кивал, а сам передавал последние указания Николаю Щербаку, который был в этот момент именно на набережной Шевченко. Но еще не дошел до указанной точки.

— Послушай, а отец как отреагировал?

— Посмеялся и сказал: всему свое время. Вот и твое пришло, дочка. И ушел курить на лестницу. В комнатах ему мама не разрешает…

Наташа попросила разрешения подождать в агентстве, когда все соберутся на рабочее совещание. Естественно, накормили обедом, после чего она с удовольствием отправилась к Максу. Сложилось мнение, что ей удавалось разговаривать с ним, что само по себе было явлением необычным. Как правило, Максим обычно сам всегда диктовал условия своего существования: хотел — говорил, не хотел — ни словечка из него не выдавишь, жестами обходился, и все его понимали, просто удивительно!