Фридрих Незнанский - Гении исчезают по пятницам

— То есть сердце изношенное, но не больное было, правильно я понимаю?

— Угу, — протянул Семен, — а при микроскопии — признаки некроза сердечной мышцы, то бишь инфаркт. То, что ребра сломаны, не обращай внимания, это не следы борьбы, при правильно сделанном непрямом массаже сердца ребра будут сломаны обязательно, и может быть даже грудина сломана.

— Да меня ребра как раз меньше всего интересовали, — отмахнулся Николай. — Ты скажи, бывает такое в принципе, чтобы был человек совершенно здоров, в смысле сердца, а потом вдруг инфаркт?

— Бывает все что угодно. Шестьдесят два года — не юноша все-таки…

— А такой вариант: не было никакого инфаркта, было только легкое недомогание, а потом приехала «скорая» и вкололи ему что-то не то?..

— Вы что, врача подозреваете? — удивился Семен.

— Ты мне скажи, возможен такой вариант или невозможен?

— Я тебе уже сказал: все возможно. Но маловероятно.

— А посмотри там анализ крови, остатки препаратов обнаружены, ничего подозрительного? — Николай сознательно не стал рассказывать Семену о знакомом Демидыча, медбрате Викторе, хотелось абсолютно независимого мнения по поводу этих злополучных гликозидов и их концентрации.

Семен пролистал до результатов лабораторных исследований.

— «При судебно-токсикологическом исследовании крови от трупа гражданина Кропоткина Н. Н. найден НПВС (диклофенак?) в количестве: в крови — пять процентов, антиаритмики в количестве: в крови — пять процентов, сердечный гликозид в количестве: в крови — один процент. Диклофенак — это НПВС.

— А по-русски?

— Им лечат артрит. Страдал он артритом? Я не вижу в акте описания суставов.

— Вроде страдал. И доза этого НПВС в крови несмертельна, так?

— Точно. Антиаритмики — это препараты, которые использовались в ходе инфарктной реанимации, — кардорон, например.

— А сердечный гликозид что такое?

— Препаратами этой группы лечат нарушение сердечного ритма. Мерцательную аритмию, например.

— Это когда сердце стучит беспорядочно?..

— Да, хаотическое биение. Когда-то давно гликозидами лечили и инфаркт, но доза тут слишком незначительная, чтобы предположить, что врачи во время реанимации их использовали.

— Незначительная, то есть несмертельная.

— Совершенно верно. Скорее всего, почувствовав перебои с сердцем, этот Кропоткин выпил таблетку… Какую именно, по этой бумажке не могу тебе сказать, принеси мне кровь, может, и установим. А вообще, ему бы сразу к врачу обратиться, возможно, был бы жив.

— Ну а могли ему что-то такое вколоть или подмешать в еду за сутки до смерти или там за неделю?..

— За неделю — точно нет, — отрицательно мотнул головой Семен. — Если бы сердце умирало постепенно, это было бы сразу видно при вскрытии, — короче, макроизменения были бы налицо. За сутки могли. Опять же в принципе. За несколько часов могли. Адреналина лошадиную дозу, скажем. Это то же самое, что напугать до смерти, только уж наверняка.

— А лошадиная доза — это сколько? — спросил Николай, Демидычу его знакомый медбрат говорил и об адреналине, только без подробностей. — Мог он ничего не почувствовать, если его затерли где-то в метро или в толпе и вкололи в ногу там или в руку?

— Лошадиная доза — это кубиков двадцать, а то и больше, точнее надо считать, исходя из массы тела и прочих конкретных особенностей. Не заметить такого он точно не мог.

— А те же гликозиды под видом таблеток от артрита подсунуть?..

— Гликозиды тоже лучше бы внутривенно струйно. Тогда, опять же в зависимости от препарата и от индивидуальных особенностей человека, может хватить кубиков пяти.

— Внутривенно трудно не заметить, — отверг и этот вариант Николай. — Разве что действительно врачи во время реанимации уже… Нет, Семен, ты вот послушай, начальные условия: есть Кропоткин, его заказали, но убить нужно так, чтобы смерть сочли естественной. На выходе имеем: труп Кропоткина, посмертный диагноз инфаркт, в крови малая концентрация некоего препарата. А теперь, пожалуйста, обрисуй мне наиболее вероятный способ убийства.

— Я, имея такую вводную… — подумал с минуту Семен, — предположил бы, что инфаркт спровоцирован, и сделал бы более тщательный токсикологический анализ крови. А еще скрупулезно обследовал бы кожу на предмет проколов в неположенных местах. В этом же акте вообще о следах уколов ни слова — раз была инфарктная реанимация, значит, пробитые вены, артерии, уколы в сердце — в порядке вещей. Но, — он взглянул на дату вскрытия, — поезд давно ушел, похоронили уже, кровь после анализов вылили, и на эксгумацию вам разрешение никто не даст, так?

— Так.

— Ну тогда дело — швах. В этом акте убийством и не пахнет. Ищите препарат.

— Где?

— Это ты у меня спрашиваешь? Ты просил наиболее вероятный способ убийства? Единственное, что могу предположить: этого Кропоткина действительно накачали гликозидами часов за десять — двадцать до смерти, и они успели вывестись из организма с мочой, желчью, рассосались короче, но влияние свое пагубное оказали.

— Ладно, — кивнул несколько разочарованный Николай, он-то рассчитывал, что Семен ему прямо по протоколу скажет: «Да, убили вашего Кропоткина». — Если найдем таблетки или ампулы, сделаешь анализ?

— Ну сделаю… — без особого энтузиазма согласился Семен.

Итак, здесь пока бесперспективно.

С Петровки Николай отправился в третий раз обходить бары, теперь вооруженный фотороботами злодеев. Но и там его постигла неудача. Ни у кого из барменов портреты не вызвали никаких ассоциаций.

Правда, Николай был к этому морально готов. Портретики получились не очень: пенсионер Иванов из физиономии лже-Брюгге запомнил в основном очки и усики. А соседка Эренбургов убеждала Макса, что в лицах «воров», пытавшихся взломать дверь, было что-то такое зловещее! Чего, разумеется, передать набором носов, бровей и глаз невозможно.

В результате получились две довольно безликих личности. То есть в себе Николай был уверен: если встретятся ему эти двое — будут опознаны, но от барменов того же требовать было неразумно.

Вокруг белого здания станции «Скорой помощи» возвышались стройные тополя. Густая зелень была тщательно вымыта дождем, и серебристые листья истово блестели на солнце. Красивым дополнением к этому пейзажу служило яркое синее небо. Сочетание зеленого и синего радовало глаз и грело душу. В голове рождались романтические мысли, и казалось, что все должно быть хорошо. Нет, даже не хорошо, а просто-таки замечательно.

Только Ирина не могла понять, если все хорошо, почему ей так плохо. Может, из-за профессора Кропоткина или из-за этой кошмарной автомобильной катастрофы.

Вот уже вторую ночь во сне она вытаскивала маленькую девочку из маршрутного такси… Второй труп. Второй ее труп, последовавший так быстро за первым. Только вот имени девочки узнать не удалось. Чтобы помнить.