Александра Маринина - Светлый лик смерти

– Ты что это, Славка, себе позволяешь? – начал Стрельников без длинных предисловий. – Куксишься, на даче спрятался. Так не годится. Поставь-ка чайник, я тут привез кое-что.

Он небрежно швырнул дорогую куртку на перила крыльца и спустился к машине. Томчак вошел в дом, чтобы поставить на кухне чайник, а когда снова оказался на веранде, то увидел, как Стрельников вытаскивает из огромной сумки самые разнообразные продукты – от сырого мяса до фруктов и коробок с конфетами. Под конец на столе появились бутылки дорогого коньяка, джина и хорошего вина.

– Ты что, Володя? Зачем это? – удивился Томчак. – Я тут с голоду не помираю, у меня все есть.

Ему было неприятно, потому что внезапный визит друга с этими продуктами очень напоминал жест жалости, словно Стрельников – щедрый благотворитель, а сам он, Вячеслав Томчак, – несчастный, убогий и нищий.

– Зато я помираю, – весело откликнулся Стрельников. – Я уже неделю перебиваюсь какими-то невразумительными бутербродами с черствым хлебом, жизнь пошла суматошная, никак не удается по-человечески поесть. И я решил на три дня про все забыть. Как ты думаешь, хватит нам этого на три дня, или съездить еще подкупить жратвы?

Сердце Томчака ухнуло и радостно забилось.

– Ты собираешься прожить здесь три дня? – недоверчиво спросил он.

– Если ты не возражаешь. Слава, нам давно пора поговорить, но сначала мы с тобой приготовим вот это мясо, выпьем по первой, а потом я скажу тебе все, что хотел сказать. Где твой знаменитый мангал?

Когда они закончили готовить шашлык, солнце уже село, и стало быстро смеркаться. Стол на веранде ломился от закусок.

– За что я люблю дачу осенью, так это за то, что можно смело включать свет на веранде, не боясь комаров. Что тебе налить, Славка? Коньячку или джин с тоником?

– Джин. Да я сам налью, не надо за мной ухаживать. Я же все-таки хозяин, а не гость.

– Ну уж нет, – решительно ответил Стрельников. – Сегодня ты – мой гость, почетный гость, просто так уж вышло, что я принимаю тебя на твоей территории, а не на своей.

Он взял рюмку с коньяком и встал. Томчак недоуменно посмотрел на друга.

– Ты что?

– Тосты полагается говорить стоя.

– Да ладно тебе, Володька, перестань. Садись. Мы же свои люди.

– Вот именно поэтому. Не спорь, Слава, сиди и слушай. Ни с кем другим я в такой ситуации вставать не стал бы, но ты – другое дело. Ты для меня очень много значишь, Славка, и если я произношу этот тост стоя, то только потому, что хочу показать тебе, как я тебя уважаю, как ценю тебя и люблю. Знаешь, друзья – это не те, с кем общаешься каждый день, а те, к кому бежишь как в убежище, потому что знаешь: там тебя примут, обогреют, не выгонят и не подведут. Я всегда именно так относился к тебе, а ведь мы с тобой знакомы больше четверти века. Ты только подумай, Славка, четверть века! И я был уверен, что ты тоже относишься ко мне именно так. Я всегда думал, что если тебе станет плохо, тяжело, то первым, к кому ты прибежишь, буду я. Мне жаль, что я ошибся. Ты не пришел ко мне, ты запер себя на даче и здесь в гордом одиночестве грызешь свою обиду. Слава, этот тост будет длинным, но ты потерпи, потому что для меня это очень важно. Я обязательно должен тебе сказать все, что собирался.

Стрельников немного помолчал, задумчиво глядя на рюмку в своей руке.

– Я должен извиниться перед тобой за свою ошибку. Я полагал, что мои близкие друзья похожи на меня, они такие же, как я, думают, как я, и чувствуют, как я. И если я в трудную минуту бегу к ним за помощью, то и они поступят точно так же. Ты не пришел ко мне, и я был уверен, что у тебя все в порядке и ты во мне не нуждаешься. Очевидно, я был не прав. Ты не такой, как я, и я должен был с этим считаться. Я всегда думал, что между друзьями не может быть обид и недоговоренностей, на то они и друзья, чтобы говорить правду сразу и прояснять все недоразумения, не ожидая, пока они перерастут в затяжной конфликт. Я наивно считал, что друзья открыты друг перед другом и ничего не таят, не держат камня за пазухой. Моя ошибка в том, что я всегда равнял тебя по себе. А ты оказался другим, но я, к сожалению, понял это с большим опозданием. И я прошу у тебя прощения, Слава. Я очень виноват перед тобой. Прости меня.

– Ну что ты говоришь, – растерянно забормотал Томчак. – Ты ни в чем не виноват…

– Виноват. И если ты меня прощаешь, просто чокнись со мной и выпей свою рюмку.

Друзья молча выпили, и Стрельников налил по новой. Он по-прежнему стоял, не позволяя Томчаку встать.

– Теперь, Славка, я скажу тебе еще одну вещь. Я знаю, ты обижаешься на меня за то, что я вас с Геннадием как бы бросил, оставил одних в Фонде, а сам ушел в другое место. Это не так. Если бы ты знал, как все было на самом деле, ты не стал бы на меня обижаться. Я очень виноват перед тобой, потому что этот разговор должен был состояться у нас раньше, но, я повторяю, я наивно полагал, что мы друзья, что ты относишься ко мне точно так же, как я отношусь к тебе, и если тебя что-то обижает или не устраивает, ты просто придешь ко мне и скажешь об этом. Но ты молчал, и я был уверен, что с тобой все в порядке. Так вот, Славка, я ушел из Фонда в комитет только потому, что мне предлагают очень интересную, ответственную и перспективную работу в правительстве, но уходить туда из бизнеса неприлично, нужно переходить из государственной структуры. Только поэтому я и ушел из Фонда. Только поэтому, поверь мне. И разумеется, все это время я имел в виду, что после того, как состоится мое новое назначение, я буду просить тебя и Гену перейти ко мне. Мне будет трудно без вас, и я собирался просить вас, чтобы вы не бросали меня на новой должности. Просто два месяца назад было еще преждевременно и немного страшно говорить об этом, тем более меня просили временно не распространяться об этом предложении. А теперь мое назначение уже вопрос недель, если не дней. И я прошу тебя, Слава, дать мне твердое обещание, что ты поможешь мне. Ты мне нужен, без тебя я как без рук.

– Не знаю, Володя, все это так неожиданно…

– У тебя есть лучшие предложения?

– Да нет, никаких других предложений пока нет вообще.

– Ну вот видишь. Подумай, Славка, и скажи мне свое решение. Я пробуду у тебя три дня, до понедельника. И надеюсь перед отъездом услышать от тебя, что ты согласен.

– А Гена? Ты уже говорил с ним?

– Нет, ты – первый, – лучезарно улыбнулся Стрельников, сверкнув ослепительными ровными зубами. – Знаешь, замотан был ужасно, все не мог до вас добраться, а теперь вот несчастье с Милой…

Он залпом выпил содержимое своей рюмки и сел. После упоминания об убийстве за столом повисло молчание. Томчак не знал, как себя вести. Он понимал, что Стрельников снова втягивает его в очередную авантюру, но не находил в себе сил сопротивляться его напору. Володька любит его и нуждается в нем. Он может вести себя по-хамски до тех пор, пока не сталкивается с резкой реакцией. Тогда Стрельников останавливается и говорит такие вот теплые и проникновенные слова, как сейчас, которые все расставляют по своим местам. Винит себя, просит прощения. И при этом ухитряется сделать так, что Томчак сам чувствует себя виноватым. Ну в самом деле, чего он замкнулся в своей обиде, зациклился на собственных переживаниях? С друзьями так не поступают. Он должен был сразу же прийти к Володе и поговорить, и все было бы ясно уже тогда. Может быть, Томчак и Фонд не бросил бы, потянул вместе с Геной из последних сил, дождался бы нового назначения Стрельникова. А он повел себя как дурак. «Отдавай мои игрушки и не писай в мой горшок».