Ян Гийу - Красный Петух

- А разве вы не обязаны записывать на магнитофон все допросы?

- Это не настоящий допрос, и тебе придется ответить на все вопросы еще раз нашим коллегам.

- А почему же мы сейчас вот так разговариваем?

- Потому что я и мой коллега занимаемся другими вопросами, связанными непосредственно с самим убийством. А те, с кем ты потом встретишься, обычные, так сказать, следователи.

- А сколько человек вы еще забрали?

- Кроме вас, в Хэгерстене, еще с десяток.

Ей как-то сразу стало легче, она сделала громкий и ясный выдох. Для Аппельтофта это было очень важно, потому что до сих пор он винил себя за то, что так долго шел ей навстречу и случайно мог повредить будущим допросам своих коллег. Ее последняя реакция интуитивно убедила его в том, что он прав. У него появилось искушение потрепать девушку по щеке, но он остановил себя, ведь ей было двадцать шесть лет.

Он поднялся и скупо улыбнулся ей.

- Ты надолго запомнишь наш разговор. Если ты не виновата, как ты говоришь, через неделю ты уйдешь отсюда, поверь мне. Только отвечай на все вопросы следователей, и все будет проще.

Потом он вышел и рассказал Фристедту о своих впечатлениях. Нет, он не верил и по многим причинам, что эта двадцатишестилетняя приемщица рецептов в аптеке вообще участвовала в каком-либо убийстве. От этого он почувствовал явное облегчение.

После различных переговоров Карл добрался до опечатанной квартиры в Хэгерстене. В ней все выглядело словно после взлома, что, строго говоря, на самом деле и было. Но Карла интересовала книжная полка. В разных местах ее зияли дыры после обыска, организованного патрулем, забравшим все подозрительное, бросающееся в глаза нормальному работнику государственной службы безопасности. Но Карл не был в этом смысле нормальным, и даже больше чем в этом смысле.

Просматривая ряды книг, он то одобряюще кивал, то язвительно похмыкивал. Сначала он увидел то, что и ожидал, то есть Фэнона, Жана Поля Сартра, Стаффана Бекмана и Йорана Пальма - "памятные знаки" того, что называлось в Швеции "60-е годы".

Но было и кое-что другое. Особенно странными выглядели два небольших отдела книжной полки. Первый из семи-восьми книг касался Кропоткина.

Подобная литература не задерживалась на полках представителей "левых сил"; классическая теория бомбометания попадала в разряд случайных уже даже в русскую революцию. Вряд ли у учителя средней ступени с основным предметом "история и шведский язык" был повод преподавать классический анархизм.

На полке осталась и почти вся литература на немецком языке. В группе захвата никто не владел немецким; Карл не только вспомнил это, но и проверил по списку. Вся конфискованная немецкая литература была уже помечена чем-то вроде красных звездочек: мол, "политически неблагонадежная". Но десяток книг с гладкими обложками, изданных неким Freie Universitet in Bremen [36] Бременский свободный университет. , остался стоять на полке. Это были материалы, с идеологических позиций оправдывающие лигу "Баадер-Майнхоф" и подобные ей организации. Такое нельзя было достать в Швеции даже в книжных лавках-кафе "левых сил". Наверное, все посчитали бы их "грязной литературой".

Карл просмотрел также и годы издания отдельных книг. И получалась примерная картина того, как традиционно "левый" интеллектуал модели 1968 года в конце 70-х годов начал не только сползать к нетрадиционным идеям, к терроризму как идеологической конструкции, но и уходить в психологию, толкование снов и экстрасенсорику.

Над большой модной двухспальной кроватью из IKEA [37] Название фирмы, производящей мебель. висела газетная вырезка без текста - фотография молодого человека в наручниках. Что-то привлекло Карла на снимке, он стал пристально разглядывать его, обнаружив, что наручники были американского производства. И тут он вспомнил. Был один такой шведский активист борьбы за мир, осужденный где-то в США за то, что он и другие "борцы" забрались на территорию завода и забрызгали кровью какое-то оборудование для производства ядерного оружия.

"Перейти к непосредственным акциям, - подумал Карл. - Бить по капиталистическому государству, чтобы было видно и слышно, бить по слабым местам, вызывать у капиталистического государства его репрессивные тенденции, заставить его сбросить маску и показать свое истинное кровавое лицо, работать небольшими группами, никому не доверять, прятаться в толпе, не изолироваться от нее, приобретая необычные профессии или странные нормы поведения... - Он иронически улыбнулся и продолжал вспоминать: - Обходить контроль буржуазного государства над средствами массовой информации, заставляя их время от времени информировать общественность о ваших собственных "театральных" акциях и о результатах преследований и отмщения".

Примерно так размышляют подобные типы. Андерс Хедлюнд отнюдь не обычный левый активист и, вероятно, очень нетипичный активист пропалестинского движения. И очень правильно, что он оказался в группе четырех из Хэгерстена. За ним потянется куча хвостов. К тому же у него был и магазин к АК-47. Наконец, кажется, все сходится.

Аппельтофту не пришлось долго уговаривать Фристедта, чтобы доказать правомерность своих выводов. Если бы эта девушка, Петра, входила в какую-нибудь конспиративную группу, то ей не стало бы легче, когда она узнала, что схвачены еще десять человек. Единственно возможное объяснение этому - ее вывод, что она сама и, наверное, ее парень просто попались вместе с другими. Кроме того, она заявила, что магазин, конечно же, был испорченным. К такому же выводу сразу пришел и Хамильтон. Так что все очень логично.

- Твоя дочь работает в аптеке, да? - улыбнулся Фристедт.

- Да, и я не отрицаю, в какой-то степени это повлияло на мое решение, - ответил смущенно Аппельтофт. - Но она не обманывает.

- Конечно, нет, я об этом и не думаю, - быстро ответил Фристедт. - Зайдем еще раз в комнату для допросов?

У них были два варианта беседы, но они отказались от них, поднявшись в следующий отдел, где проходил допрос. У Аннелис Рюден была депрессия, она стала апатичной и не отвечала, когда к ней обращались. К тому же полицейский врач напичкал ее успокаивающими таблетками, так что на нее едва ли можно было рассчитывать. На все вопросы она лишь улыбалась.

Андерс Хедлюнд, парень с "большим хвостом", тоже сидел в своей камере. Он продолжал бычиться и отказывался иметь дело со своими следователями. Даже не захотел принять необходимые ему вещи - бритвенный прибор и все такое. Оставался лишь друг Аннелис - Нильс Ивар Густав Сунд двадцати семи лет, ветеран пропалестинского движения.

Сотрудники, проводившие его допрос, пожали плечами, когда Фристедт и Аппельтофт спросили о положении дел. Парень, скотина, плачет, зовет родителей, свою девчонку и ругается. Трудно выудить у него хотя бы одно разумное слово.