Александра Маринина - Имя потерпевшего – Никто

– Тань… Ой, Тань…

Глаза у Ирочки стали такими огромными, что, казалось, занимали пол-лица.

– Ты что, беременна?

– Угу.

– И сколько уже?

– Шесть недель. Сегодня с Анной разговаривала. Ира, если ты со мной не поедешь, я сделаю аборт, мне одной не справиться. Я уже не в том возрасте, чтобы выдерживать такие нагрузки. Первые роды в тридцать шесть лет – не шуточки. Стасов мне не помощник, он целыми днями работает, крутится, как белка в колесе, деньги зарабатывает.

– Ты что, обалдела? Какой аборт? Рожать надо, и нечего тут думать. Конечно, я поеду с тобой, какой может быть разговор.

– Подумай, Ира, это все очень непросто с точки зрения последствий. Ты опять впряжешься в домашнее хозяйство. Подумай о себе.

– Да ладно тебе!

Ирочка звонко расхохоталась.

– Я уже со всеми питерскими женихами перезнакомилась, никого среди них подходящего нет. Может, в столице найдется. В крайнем случае рожу без мужа, буду двоих растить, твоего и своего. А что? В организационном плане идея богатая.

«Господи, как у нее все просто, – с грустью думала Татьяна. – Мне в ее возрасте, наверное, тоже казалось, что впереди еще такая длинная жизнь и можно все успеть. А сегодня утром, когда узнала о гибели Ромки Панкратова, я поняла, что моя жизнь может оказаться очень короткой. Очень. Даже страшно, насколько короткой может оказаться моя жизнь. И Ирочкина тоже».

– На днях сюда приедет одна моя знакомая из Москвы, она работает в уголовном розыске. И если ничего не сорвется, мы отсюда уедем все вместе. Хорошо?

– Как это? – растерялась Ира. – Ты что, Таня? А собраться?

– Можно подумать, у нас тут бог знает сколько вещей. Собери только одежду на зимний сезон и все самое необходимое. Потом приедет Стасов и отправит контейнер с остальным барахлом.

– Ну ничего себе! Нет, так не годится. Ты поезжай, а я все как следует соберу, уложу, отправлю контейнер, а потом приеду.

– Ира!

Татьяна почти никогда не повышала голос на родственницу, они много лет жили душа в душу. Ирочка сразу поняла, что дело серьезное.

– Ты сделаешь так, как я прошу, – жестко сказала Татьяна. – Моя знакомая остановится у нас и поможет тебе сложить вещи. Мы уедем все вместе. Это не обсуждается.

Ира отвернулась и тихо заплакала. Татьяна почувствовала себя совсем скверно. Зачем она обижает ее? Разве Ирка в чем-то виновата? Никуда не годится, совсем самообладание потеряла, кричит. Черт знает что.

– Ирочка, ну что ты, миленькая, – ласково заговорила она, – не плачь, пожалуйста. Я не хотела тебя обидеть. Просто устала, день был тяжелый, вот и не сдержалась.

Ира разрыдалась в голос. Глядя на ее трясущиеся плечи, Татьяна думала о том, что пусть лучше она плачет от обиды на нее, чем от страха за свою жизнь.

Поздно вечером позвонил Стасов. Ему удалось договориться в следственном комитете, что завтра подготовят запрос на личное дело старшего следователя Образцовой.

– А что Настя? Ты с ней говорил?

– Она передает тебе большое спасибо и выезжает завтра вечерней лошадью.

– Билет уже есть?

– Нет пока, она ждала твоего звонка. Завтра с утра поедет на вокзал. После обеда я с ней встречусь, передам запрос. Кстати, она просила узнать, не можешь ли ты помочь ей с ведомственной гостиницей.

– Не нужно, она остановится у меня. Дима, попроси ее позвонить мне, когда она возьмет билет. Пусть скажет номер поезда и вагона. Ира ее встретит на машине и отвезет, куда нужно.

– Ладно, скажу. По-моему, ты увиливаешь от обсуждения главного вопроса.

– Я не увиливаю. Ты же сам сказал, что обсуждать нечего.

– И ты с этим согласна?

– Вполне. И даже попросила Ирочку уехать вместе со мной в Москву.

– Не можешь без няньки? – насмешливо поддел ее Стасов.

– Не могу. Привыкла. И она ко мне привыкла, никак не хочет смириться с моим отъездом. Вот я и подумала… Нашу питерскую квартиру можно продать и купить на эти деньги что-то очень пристойное в Москве. Ты не бойся, мы в твою однокомнатную всем колхозом не свалимся. Дима…

– Да?

– Я тебя очень люблю.

– Этого мало, – серьезно ответил Стасов. – Ты должна любить меня так же сильно, как я тебя, а не просто «очень». Я, например, тебя обожаю, мама Таня. И передай привет тете Ире.

После разговора с мужем Татьяне стало немного легче. Хватит переживать и нервничать, надо собраться и продумать завтрашний день по минутам, по метрам и по словам. Собрать как можно больше сведений, при этом постараться никому не мозолить глаза и не вызывать подозрений. Конечно, лучше было бы это делать оперативникам, у них и опыта побольше, и возможностей. Но оперативников привлекать нельзя, можно попасть как раз на того, кто заинтересован. А если и не заинтересован, то может рассказать кому-то, информация уйдет, и пиши пропало. Главное – Чудаев. Он единственный, с кем Татьяна делилась сомнениями по поводу Гольдич, и, значит, он единственный, кто может что-то заподозрить. Пока единственный. И надо сделать все возможное, чтобы болото не всколыхнулось. Именно поэтому она и не допрашивала сегодня Сурикова. Кому интересно – пусть знают, что у нее и других забот по горло. А Суриков ей вовсе не нужен.

Сегодня его на допрос не вызывали. Почему? Странная какая-то эта тетка-следователь. Спросила вчера про доверенность, в протокол записала и отпустила его, как будто ничего особенного и не произошло. А может, и правда ничего особенного? Может, зря он боится?

Нет, все-таки что-то тут не так. Ведь смысл был в том, чтобы про эту доверенность никто не узнал, тогда получится, что он не убивал Софью. Зачем убивать, если он все равно квартиру не получит?

А как же… Ведь если следовательша узнала про доверенность, значит, теперь ему убийство Софьи точно припаяют. Как же так? Ничего не понятно.

Ах, была бы рядом бабка Софья! Не хватает у него мозгов разобраться, а она бы быстро все просекла. У нее не только ум, у нее и чутье было – будь здоров!

…Несмотря на слабое сердце, во всем остальном Сергей Суриков был нормальным здоровым молодым мужчиной. И природа, как водится, стала брать свое. Но заводить романы ему было не с кем, на девушек нужны деньги, да и одеваться надо поприличнее, а откуда приличные шмотки взять, если живет он на зарплату грузчика? Спасибо Софье, она давно к экономии приучена, четверть века на пенсию живет, так что из тех продуктов, которые он покупает, кормит его от пуза. А насчет шмоток и разговора быть не может.

Конечно, можно найти какую-нибудь шалаву, вроде тех, с которыми раньше имел дело, но они Сурикову уже поперек горла стояли. Грязные, пьяные, глупо хихикающие девки, готовые отдаться кому угодно за горсть таблеток или ампулу. Сейчас он уже не понимал, как ему это могло нравиться.

Но если шалавы отпадали, то оставались только женщины, работающие в универсаме. Их было много, всех возрастов и типов внешности. И с ними можно было поладить, не прилагая особых усилий и не тратя денег на ухаживания. Почти у всех были мужья или любовники, и почти все были не прочь быстренько заняться любовью, не выходя за пределы универсама и не пробуждая ревность своих мужчин поздними возвращениями или немотивированными отлучками. Короче, все складывалось к обоюдному удовольствию. Сережа наладил отношения с кассиршей Галочкой, которая два раза в неделю закрывала кассу на глазах у негодующих покупателей и бегала на двадцать минут к нему в подсобку.