Хеннинг Манкелль - Китаец

— Я должен разбудить одного из этих господ, потому что нищий китаец истекает кровью?

— Если ты этого не сделаешь, они завтра тебя накажут.

Матрос наморщил лоб. Как этот нищий китайский кули смеет так разговаривать с членом команды? Правда, он знал, что миссионеры много времени проводили с Санем и Го Сы.

Матрос сходил за Эльгстрандом и Лудином. Они перенесли Го Сы в свою каюту, уложили на койку. В медицине, похоже, лучше разбирался Лудин. Он дал Го Сы несколько лекарств. Сань сидел на корточках у стены тесной каюты. Дрожащий огонек лампы бросал на стены тени. Судно слегка покачивалось на волнах.

Конец наступил очень быстро. На рассвете Го Сы умер. Прежде чем он испустил последний вздох, Эльгстранд и Лудин обещали, что он попадет к Богу, если покается в грехах и заявит о своей вере. Они держали Го Сы за руки, и все трое молились. Сань один сидел в углу. Не мог ничего поделать. Вот и второй брат покидает его. Но он не мог не видеть, что миссионеры даровали Го Сы покой и уверенность, каких у того никогда в жизни не было.

Сань толком не разобрал, что Го Сы сказал ему на прощание. Но догадывался, что брат хотел сказать, что умирать ему не страшно.

— Теперь я ухожу, — сказал Го Сы. — По водам, как человек, которого зовут Иисус. Ухожу в другой, лучший мир. Там ждет У. А когда-нибудь туда придешь и ты.

Когда Го Сы умер, Сань сидел, уткнувшись головой в колени и закрыв лицо руками. Эльгстранд и Лудин пробовали заговорить с ним, но он только покачал головой. Одиночество и бессилие, охватившие его, никому не прогнать.

Он воротился на свое место, на бак. Двое матросов зашили мертвого Го Сы в старую парусину, сунув в нее несколько ржавых заклепок для тяжести.

Эльгстранд сообщил Саню, что через два часа капитан совершит похоронный обряд.

— Я хочу побыть наедине с братом, — сказал Сань. — Незачем ему лежать на палубе перед тем, как упокоиться в море.

Эльгстранд и Лудин отнесли зашитое в парусину тело к себе в каюту и там оставили Саня одного. Он взял нож со столика, осторожно подпорол шов. Отрезал левую стопу Го Сы. Проследил, чтобы ни капли крови не попало на пол, обернул култышку тряпицей, в другую тряпицу завернул отрезанную стопу и спрятал под кофтой. Потом зашил распоротое отверстие. Никто не заметит, что парусину вскрывали.

Было у меня два брата, думал он. Мне полагалось о них заботиться. А единственное, что осталось, — эта вот ступня.

Капитан и команда собрались у поручней. Зашитое в парусину тело Го Сы поместили на доску, уложенную на козлы. Капитан обнажил голову. Прочел отрывок из Библии и запел псалом. Эльгстранд и Лудин подхватили ясными голосами. И в тот миг, когда капитан уже хотел сделать знак матросам поднять доску на поручни, Эльгстранд жестом остановил его.

— Этот простой китаец по имени Ван Го Сы перед смертью обрел спасение. Тело его скоро упокоится в морской пучине, но душа его свободно парит над нами. Помолимся Господу, который видит усопших и дарует их душам свободу. Аминь.

Капитан сделал знак матросам. Сань зажмурился. Словно издалека донесся всплеск, когда тело вошло в воду.

Сань вернулся на бак, где они с братом проводили время плавания. Он по-прежнему не мог осознать, что Го Сы умер. Именно тогда, когда его жизненная сила окрепла, в особенности благодаря встрече с миссионерами, он вдруг скончался от неведомой болезни.

Горе, думал Сань. Горе и страх перед жизнью — вот что в конце концов убило его. Не кашель, не горячка, не озноб.

Эльгстранд и Лудин пробовали утешить его. Но Сань сказал, что ему надо побыть одному.

В ночь после похорон Сань начал кровавую работу — принялся очищать ступню Го Сы от кожи, мышц и сухожилий. Инструментов у него не было, только ржавый костыль, найденный на палубе. Дело свое он делал в темноте, когда никто его не видел. То, что счищал, выбрасывал за борт. Очистив кости, досуха протер их тряпицей и спрятал в узел с вещами.

Следующую неделю он провел в одиночестве. В иные минуты у него мелькала мысль, что лучше всего было бы, пожалуй, прыгнуть под покровом ночи за борт и утопиться в океане. Но нет, надо отвезти на родину кости умершего брата.

Когда он снова начал занятия с миссионерами, его ни на миг не оставляла мысль, что эти люди значили для Го Сы. Брат ушел без крика, спокойно. Эльгстранд и Лудин дали ему то, что дается труднее всего, — мужество умереть.

Оставшиеся недели плавания — сперва до Явы, где «Нелли» вновь пополнила запасы, и, наконец, до Кантона — Сань подробно расспрашивал о Боге, который умел утешить умирающих и обетовал рай всем, что богатым, что бедным.

Однако ж решающий вопрос заключался в другом: почему Бог позволил Го Сы умереть, когда тот наконец был на пути домой, после всех лишений. Ни Эльгстранд, ни Лудин не смогли дать ему убедительного ответа. Пути христианского Бога неисповедимы, сказал Эльгстранд. Что это означает? Что жизнь, собственно, не что иное, как ожидание того, что будет потом? Что вера на самом деле загадка?

К Кантону Сань приближался, все больше погружаясь в задумчивость. Никогда ему не забыть, через что он прошел. Теперь надо выучиться писать, чтобы запечатлеть на бумаге пережитое вместе с умершими братьями с того утра, когда он обнаружил родителей висящими на дереве.

За несколько дней до появления на горизонте китайских берегов Эльгстранд и Лудин подсели к нему на палубе.

— Что ты собираешься делать, когда попадешь в Кантон? — спросил Лудин.

Сань покачал головой. У него не было ответа.

— Нам бы не хотелось лишиться тебя, — сказал Эльгстранд. — Мы так сблизились за время плавания. Без тебя наши познания в китайском были бы куда меньше. Может, поедешь с нами? Мы будем платить тебе, и ты будешь с нами, когда мы станем создавать большую христианскую общину, о которой мечтаем.

Сань долго молчал, прежде чем ответить. А когда принял решение, встал и дважды низко поклонился миссионерам.

Он поедет с ними. Возможно, однажды он приблизится к пониманию, озарившему последние дни Го Сы.

12 сентября 1867 года Сань сошел на кантонский берег. В узле у него лежали кости умершего брата и палец человека по имени Лю. Все, что осталось от долгого странствия.

На набережной он огляделся по сторонам. Искал Цзы или У? Ответить он не мог.

Два дня спустя он вместе с шведскими миссионерами отправился на плоскодонке в Фучжоу. Смотрел на пейзаж, медленно проплывавший мимо. Искал место, где похоронит останки Го Сы.

Он сделает это в одиночестве. Это касается только его, родителей и духов предков. Эльгстранд и Лудин едва ли одобрят, что он следует давним традициям.

Плоскодонка медленно скользила на север. У берегов распевали лягушки.

Сань был дома.

Однажды вечером осенью 1868 года Сань сел за столик, где горела стеариновая свеча. И начал тщательно выводить иероглифы — повесть о жизни трех братьев. Пять лет минуло с тех пор, как Цзы похитил его и Го Сы, и один год — после возвращения в Кантон с костями Го Сы в котомке. За этот год он добрался с Эльгстрандом и Лудином до Фучжоу, неотлучно находился при них как слуга и выучился писать, поскольку Лудин нанял ему учителя.