Александра Маринина - Смерть как искусство. Том 2. Правосудие

И Никита начал мешать. Он мешал исступленно, самозабвенно, постоянно нарываясь на сердитые окрики режиссера, он делал все, чтобы затормозить работу над спектаклем, надеясь на то, что Богомолову надоест биться над сырой и бесперспективной пьесой и он отступится. Или Лесогорову станут невыносимы постоянные замечания и советы, и он заберет пьесу, поняв, что как драматург не состоялся и с мечтой о постановке придется расстаться. Но Артем был податлив и терпелив, а главное – не обидчив, он понимал, что пьес писать не умеет, и с готовностью шел почти на любые изменения, но тут неожиданным препятствием стал, как ни странно, Лев Алексеевич Богомолов, который категорически отказывался признавать, что история с матерью Зиновьева надуманная и мотивация героя неубедительна. Напротив, Богомолову эта история ужасно нравилась, и он делал на ней основной акцент. Никита много раз обсуждал пьесу с очередным режиссером Семеном Борисовичем Дудником, который соглашался и говорил:

– Конечно, старик, если бы ставил я, то сделал бы именно так, как ты советуешь, ты совершенно прав. И история с матерью дурацкая и совершенно неправдоподобная, и история с флэшкой не лучше. Нет, это все никуда не годится. Если бы ставил я, я бы оставил саму идею трех вариантов одной и той же истории, но все остальное решительно переделал бы. В конце концов, я бы сам переписал пьесу, пусть даже моей фамилии как соавтора на афише не будет. Только кто мне даст ставить!

Такое развитие событий Никиту более чем устраивало: если будет ставить Дудник, то и сюжет пьесы станет совершенно неузнаваемым, и главная роль будет. Дело за малым – устроить так, чтобы Дуднику дали поставить «Правосудие», а для этого требовалось ни много ни мало – устранить Богомолова, временно, но надолго.

Подкараулить ведущего светский образ жизни худрука, который частенько возвращался домой далеко за полночь, труда не составило, тем более что Лев Алексеевич никогда не подъезжал на машине прямо к дому и возле подъезда всегда оказывался один. Никита не хотел его убивать, ему нужно было только сделать так, чтобы Богомолов какое-то время, желательно длительное, не мог работать.

С того дня он начал попивать, нервы не выдерживали осознания содеянного, а тут еще ежедневные репетиции, напоминающие о прошлом. За работу взялся Дудник, и Никита на некоторое время расслабился, полностью сосредоточившись на задаче выяснить, как много известно Артему. Когда Лесогоров уехал на целый день к себе в Шиловск, Никита украл на вахте ключ от служебной квартиры, сбегал за угол в мастерскую и сделал копию, потом влез в квартиру и попытался порыться в бумагах Артема, но не нашел ничего, ни единого листочка, имеющего отношение к делу Леоничева. Тогда он позвонил Ольге и снова попросил ее о помощи, все-таки она системный администратор, для нее компьютер – детские игрушки, пусть приедет и покопается в компе Лесогорова, пока Никита будет развлекать его в клубе «Киномания».

– Купи билет на спектакль, перед первым актом пройди из зрительного фойе через вот эту дверь, – он говорил и попутно рисовал на листке бумаги план, – в коридор, а оттуда на дальнюю служебную лестницу, поднимешься на самый верх, там квартира. Вот тебе ключ. Все посмотришь, если надо – скопируешь, и возвра-щайся тем же путем. Зайди в туалет для зрителей и посиди там до антракта, во время антракта сольешься с толпой и на второй акт пойдешь в зал как обыкновенный зритель.

Ольга послушно сделала все, как он велел, но это ни к чему не привело: в компьютере Лесогорова никаких материалов не обнаружилось.

И тут возникло еще одно препятствие: режиссер Семен Борисович Дудник резко поменял позицию. Теперь он не соглашался с Колодным и всячески защищал автора пьесы. Никита терялся в догадках, он не понимал, почему Дудник внезапно изменил свою точку зрения. И он задал режиссеру вопрос прямо в лоб. Ответ его ошарашил: оказывается, было указание руководства не сердить автора, потому что если он разозлится и уйдет, то уйдет вместе с деньгами, на которые в «Новой Москве» уже запланировано поставить три новых спектакля.

– Так что мне велено пылинки с него сдувать, вот так-то, друг Никита, – заключил Дудник. – И зря ты ерепенишься, зря стараешься, больше никаких переделок не будет. Всякие мелочи мы, конечно, подчистим, но ничего кардинального.

Колодный был в полном отчаянии. Он чувствовал себя крысой, загнанной в угол, и понимал, что зашел уже слишком далеко, и пути назад у него нет. Только вперед. Он готов на все, что угодно, лишь бы Вера не разочаровалась в нем и не ушла. Оставалось последнее средство, которое позволяло переделывать пьесу без риска потерять деньги.

Убить автора.

– Но это же глупо, – недоуменно протянул Камень. – И вообще, все, что делал Колодный, ужасно глупо. Да взять хоть историю с Арцеуловым: наврал сыщикам про его таинственные отношения с Артемом Лесогоровым, сочинил эпизод в гримерке, которого на самом деле никогда не было, навел тень на плетень, а ведь эта ложь проверяется в три секунды. Зачем он это сделал? На что рассчитывал? Глупость невероятная! У меня возникло страшное подозрение, что сыщики на этот раз столкнулись с неумным преступником.

– А что, преступники обязательно должны быть умными? – ехидно прищурился Змей. – Это только в книжках и в кино они умные, хитрые, коварные и жутко предусмотрительные, уничтожают все следы. А в жизни-то… – Он пренебрежительно махнул хвостом. – Мы с вами тут не книжки читаем, а про жизнь смотрим, так что надо быть готовым ко всему, в том числе и к непростительным ошибкам, и к обыкновенной глупости.

– А я не понял, – встрял Кот Гамлет, – это он из-за своей любви так убивался?

– Из-за нее, а то как же, – ответил всезнающий Змей.

– То есть вы хотите сказать, что люди из-за любви способны на такие чудовищные и глупые поступки? – не верил Кот.

– Они из-за любви еще и не на такое способны, – заверил его Ворон. – Ты мало прожил и мало видел, а мы Вечные, мы много чего повидали. Так что я тебе ответственно заявляю: и не такое бывает.

– Бывает, – поддакнул Камень.

И Змей согласно покивал овальной головой.

– А вот еще про Лесогорова я не все понял, – продолжал допытываться Кот. – Для чего он все это затеял-то? Славы захотел?

– Ее, родимой, – подтвердил Ворон. – Тщеславие его одолело и честолюбие, хотя я не уверен, что между этими понятиями есть разница. Он парень-то ведь неглупый был, очень даже неглупый, записки следователя прочитал, потом само дело в архиве посмотрел и увидел, что там, как выразилась наша героиня Анастасия Павловна, дыра на дыре, следы в квартире Леоничева никто не фиксировал и даже не искал, потому что сперва все были уверены, что это суицид, а потом в одну секунду стали уверены, что виновна Светлана, так чего надрываться? Флэшку эту, у Светланы найденную, тоже никто на предмет следов чужих рук не исследовал, в общем, по делу много чего не было сделано, потому что очень хотелось его поскорее в суд отправить. А Артем за флэшку зацепился и придумал свою историю, которая по чистой случайности оказалась довольно близкой к правде, хотя и не совсем. Например, про Ольгу он не знал и догадаться не мог, но про то, что смерть Леоничева и флэшка – дело рук постороннего, он допер. Вернее, сообразил, нафантазировал, но почти попал. И решил, что этот посторонний имеет отношение к театру «Новая Москва», не зря же следователь Тихомиров об этом упоминает. В общем, чистый вымысел, но, как это часто случается, попавший в точку. Артему Лесогорову очень хотелось самому выявить и разоблачить убийцу, он уже мысленно видел заголовки, публикации, премии, вплоть до Пулитцеровской. Ну как же, потрясающий результат журналистского расследования! Журналист сумел то, чего не сумели или не захотели суметь профессиональные служители закона! Он ведь именно для этого и стенограммы репетиций писал: попишет-попишет, а потом у себя в квартирке под крышей театра анализирует каждое слово, каждый жест, каждый взгляд. А вдруг кто-то прокололся невзначай! И поэтому же он никому не говорил о том, что к нему в квартиру залезали посторонние. Он же видел, что кто-то был, но молчал. Сам хотел всех выследить и на чистую воду вывести.