Фридрих Незнанский - Контрольный выстрел

И он стал названивать дежурному по МУРу, чтобы тот отыскал начальника первого отделения второго отдела майора Яковлева и передал ему телефонограмму, касающуюся Семена Червоненко.

Чувствуя тем не менее некоторую неудовлетворенность от своих действий, Саша вышел на кухню и застал там Грязнова, уже успевшего выпить первую кружку кофе и выкурить утреннюю сигарету.

— Чегой-то у тебя нынче лицо такое, Саня? — поинтересовался Грязнов, окидывая друга философским взглядом.

— Какое? — Турецкому было вовсе не до его шуток.

— А смурное.

— Иду к зубному.

— А тогда почему же тон такой умирающий? Другой кто даже подумает, что ты испугался.

— Пусть думает. Я действительно боюсь. Каждый человек чего-нибудь должен бояться. Ты вот, например, трясешься от ужаса в самолете. Сам же рассказывал.

— Э-э, да мы, никак, обиделись? — изумился Грязнов. — Ты чего, Саня?! Я ведь и сам зубных врачей не обожаю, и даже не скажу, что может быть хуже — самолет или зубодер… Ладно, не боись, лучше скажи, как там у тебя развивается дело про богатеньких?

Славка знает: чтобы привести человека в чувство, надо выйти на профессиональную тему. Турецкий, как обычно, клюнул на приманку и, попивая уже остывший кофе, начал, схематично конечно, в общих чертах, рассказывать. Грязнов внимательно слушал, негромко поругиваясь и укоризненно покачивая головой. И завершил недлинный рассказ неожиданным предложением:

— Ты, Саня, вот чего, ежели потребуется еще что-нибудь сломать, взломать, вскрыть без санкции, ты только не стесняйся, тут мы с Дениской всегда пожалуйста, поможем, не сомневайся. А кстати, куда это ты его угнал спозаранку? Он на весь день отпросился.

— Да появилась, понимаешь, одна мыслишка… так, затея. Возможно, ни черта и не получится еще…

— Уж я-то твои затеи знаю, — многозначительно подмигнул Грязнов. — Из них всегда чего-нибудь получается. Ладно, темни, я ж не возражаю, пусть парень учится… Да, ты не забыл, что нас сегодня Шура в гости звала?

— Помню. Хотя смотреть на эту ее милицейскую кодлу никакого желания не испытываю.

— Какая там кодла! Все ж наши ребята, теплая компания, и не больше десятка человек. Ты что, Шуру не знаешь? Она ж сама чужих на дух не принимает…

«Неужели я сошел с черной полосы и ступил на белую? — спросил себя Турецкий. — А вдруг и правда, кончилась полоса неудач?»

…Борис Львович Градус, снисходительно склонив набок лысую голову, выслушал спокойно, без привычного мата, и выдал вещественное доказательство, аккуратно упакованное в целлофановый пакет. Саша расписался в получении и с поклоном удалился, провожаемый иронической ухмылкой судмедэксперта. Мама родная, что на земле деется-то! У Градуса совесть проснулась… Или эта его ирония относилась к тому профессору, которого Турецкий собирался привезти несколько позже сюда, в морг? Нет, Градус явно присмирел.

Будь это спектакль, можно было бы торжественно опустить занавес.

Следующим по расписанию был доктор Липкин. Он работал, как птичка клювиком клюет — размеренно, спокойно, с высоким чувством собственного достоинства и внимания к пациенту. Поэтому, готовя себя заранее к экзекуции, настраиваясь на самое ужасное, Саша, едва сел в его кресло, почему-то сразу избавился от всяких страхов.

— В следующий раз, Александр Борисович, — строго изрек Липкин, — я рекомендую вам прийти ровно через неделю. Нельзя так запускать свой организм.

— Благодарю, но имею к вам еще один серьезный вопрос, — невольно поддаваясь докторской интонации, сообщил Турецкий. — Если позволите…

Липкин лишь развел руками: мол, для вас, Александр Борисович!

И тогда Саша достал из портфеля упакованную в целлофан челюсть «курьера», погибшего при взрыве «мерседеса».

Доктор вынул ее из пакета, внимательно осмотрел и сказал, не то спрашивая, не то утверждая:

— Фээргэшная работа?

— По всей видимости, да, — Саша пожал плечами. — А что вы могли бы сказать мне о… бывшем владельце этой штуки?

— Я так понимаю, что он теперь умер? Или убит? Ах, Александр Борисович, что вы от меня хотите? Я ж всего только бедный зубной врач, а совсем не сыщик… Ну хорошо, хорошо… Давайте еще посмотрим… Только не надо на меня так смотреть… Ну что я могу сказать твердо? Этому человеку было лет тридцать, а курить он начал недавно. Ну не так чтоб очень, да. На двух зубах, вы видите, коронки, материал германский. А вот между коронками искусственный зуб — этот сработан по-советски, ну, вы меня понимаете… Что я вам еще скажу, странно, потому что все три зуба представляют собой единое целое. То есть все они изготавливались одновременно.

— Значит, есть вероятность, что работа сделана здесь?

— Нет, не думаю. У нас, Александр Борисович, нет таких полировочных аппаратов и такой подгонки цвета. Я вам уже говорил, у меня много знакомых зубных врачей выехали из Советского Союза в Германию.

— Это я слышал, но так и не понял, почему и вы к ним не присоединились? Вы ж лет десять уже все собираетесь?..

— Теперь уже вряд ли, — вздохнул Липкин. — Вы же не представляете, что такое в мои годы начинать. Ладно, больше не надо об этом. Но в Германии я два раза был. По приглашению. Знакомился с их методами. Ах, Александр Борисович, что я вам сейчас скажу: аппаратура, технология — высший класс! А исполнение — извините… Ну просто обидно. Мне бы, знаете, их оборудование!.. Хотя, скажу вам, есть и мастера. Вот в маленьком городке Бад-Содене живет мой хороший друг и просто изумительный человек Генрих Садовский. И между прочим, знаете, миллионер. А какая у него клиника! И как прекрасно работает! Нет, — поморщился Липкин, — это не его работа.

— Но мог кто-то из наших? Я имею в виду — бывших?

— Лично я не исключаю. Вы же сами должны отчетливо видеть — вот вам материал, а вот вам работа! — Липкин несколько раз ткнул пальцем в лежащую на столе челюсть и огорченно развел руки в стороны.

Он, конечно, не мог не видеть глубочайшей разницы, Турецкий ничего не видел. Каждому свое…

Далее по плану — химико-фармацевтический институт. Время самое подходящее — нет еще девяти. Но профессор должен быть на месте, он всегда отличался особой, даже несколько обидной пунктуальностью.

Несколько слов для полноты картины. Ким Шогенович Курзаев, доктор химических наук, профессор и прочая, и прочая, был великим алхимиком и в парочке особо запутанных дел, связанных с применением психотропных средств, куда его удалось привлечь в качестве эксперта, толково и быстро сумел помочь следствию. Турецкий с ним после этого не то чтобы как-то дружил, нет, просто изредка позванивал. Поскольку терять из виду эксперта такого высокого класса не имел привычки. Но однажды Ким прославился, причем в буквальном смысле слова. Он заявил журналистам во всеуслышание, что наше военное ведомство, вопреки мировым договоренностям, разрабатывает новое химическое оружие. Скандал разразился классный. Кима даже собирались привлечь к суду, но общественное мнение было полностью на его стороне, о нем даже документальный фильм отсняли на Би-Би-Си. В глубине души Саша, конечно, искренне разделял человеческую позицию Кима, хотя высказать это вслух мог разве что Косте Меркулову или Славке Грязнову, потому что иные вряд ли бы поняли его. Но ведь Турецкий и не представлял общественного мнения как такового, он слуга закона. Вопрос: какого? Тем не менее Саша полагал, что Ким не забыл его телефонного звонка, когда Турецкий, без всяких задних мыслей, поздравил его с окончанием длительной и неприятной эпопеи, развернутой в правительственных и военных кругах.