Роман Литван - Убийца

Евгений Романович назвался, сказал, от кого, и тут же услышал переливчатые рулады:

— Вы приходите... Приходите ко мне домой... Обязательно... Захватите пятнадцать рублей... если хотите иметь высшую категорию... Я. сейчас кушаю, — смущенно произнес старческий голос, — давайте через часик, через полтора... Давайте приходите...

Он бросил трубку, вздохнул глубоко и подумал, может быть, бросить все к черту. Не было ничего. Свобода. Голос был, словно из какого-то искаженного мира. Какое счастье забыть о нем и не впускать в свою жизнь. Но он уже впустил в себя надежду, посредством этого голоса, вопреки ему. Евгений Романович поверил, что чистые души могут пробиться, не испачкав себя, друг к другу, переходя и по грязной дороге.

Обшарпанный, грязный подъезд пятиэтажного дома. Ободранные стены, жуткий запах. Первый этаж. Он нажал на кнопку звонка — тишина. Он подождал немного и постучал кулаком в дверь.

Он смотрел на дощатую дверь, покрашенную в когда-то пронзительный, а теперь затертый синий цвет, уже ничего не обсуждая с собой, не испытывая отвращения, мыслей не было — было нетерпение и досада на задержку, ему казалось, кто-то несправедливо удерживает его на пороге, за которым притаился если не райский пункт исполнения желаний, то, во всяком случае, обитель полубога, или посредника Бога, открывающего голубую и яркую, бесконечно длящуюся голубую перспективу, чей искаженный, грязно-синий след отпечатался на этой запертой двери.

Евгений Романович постучал еще раз, и дверь отворилась. Он увидел подобие гоголевского Плюшкина, только более плотного и грузного, приземистого старика в затасканной одежде, в нос ударил запах жареного постного масла; но он без колебания и сомнения переступил порог и вошел в вожделенную обитель.

— Мефодий Митрофанович?..

— Да-да... Да-да...

— Здравствуйте.

— Да-да... Здравствуйте... Идемте сюда. — Старик провел его в комнату. На кухне мелькнула широкая спина в коричневом, показалось, замасленном халате; слышался стук посуды, шум воды из крана. — Вы деньги принесли? Давайте...

— Может быть, сначала?..

— Нет-нет... Нет-нет... Я не могу, это так принято... Меня обманывали часто. Знаете, как меня обманывали?

— Но я...

— Не такой? Все так говорят. А потом уходят, и я только видел вас.

— Ну, хорошо.

— Пятнадцать рублей? — Рачков схватил протянутые деньги, пересчитал — короткие, толстые пальцы плохо гнулись — и быстро спрятал в карман. — Это так принято, — повторил он, повеселев. — У меня большой выбор, вы будете довольны. Для такого, как вы, клиента — я дам высшую категорию. Самый лучший товар вам даю. Но вы поймите, если я не возьму ничтожный аванс, пятнадцать рублей, тьфу!., за полное счастье — я разорюсь!.. Поймите. Он ходил ко мне два года; я в лепешку разбился. Достал ему что-то особенное. Они встречались, потом поженились. Меня даже на свадьбу не позвали. Никакой благодарности. Звоню ему — говорят, он редко бывает. Звоню ей — она замужем, ей ничего не нужно. Мы сами познакомились. Я больше не нужен. Как я могу вести дело? Я разорюсь!..

— Это какие-то непорядочные люди. Мефодий Митрофанович, если мне... Если вы... Я — сколько скажете... Двести рублей? Триста рублей...

— Триста-триста... Вам даю лучший мой товар. Вам. Все лучшие невесты Москвы у меня в моих руках.

Он слегка отодвинул от туловища и продемонстрировал свои грязноватые руки, впрочем, в них ничего не было.

Евгений Романович, когда старик сказал о товаре, заискивающе улыбнулся и поморщился недовольно, но простил и себе, и ему, отписав эту комическую несуразицу на счет колорита вымирающей профессии и устарелой лексики старого человека.

— Вы будете на моем празднике самый почетный гость, — сказал Евгений Романович. — Если все хорошо получится.

— Получится-получится. — Мефодий Митрофанович протянул ему квадратик бумаги. — Напишите свой телефон, адрес, имя-отчество, фамилию, возраст, профессию... Какого возраста вы хотите?

— Ну, от тридцати... двадцати восьми... Пожалуй, до тридцати пяти... семи... Понимаете, дело в том, что... Главное... интересы...

— Вы хотите худую? толстую? полную?.. Ну-ну? Пампушечку?.. Что? Худенькую? Стройную? Изящные женщины вам нравятся. Блондинку? брюнетку? Что вы хотите?

— Понимаете ли, я...

— Вам нужна с дачей, с машиной? Квартира у вас есть? Ну-ну. Дело житейское. Надо проще относиться. Какого вы хотите размера?

Евгений Романович достал платок и вытер вспотевшее лицо.

— Понимаете ли, главное... — Он хотел объяснить, что его не интересует ни машина, ни дача, что дело не в возрасте и не в размере, единственное, чего он хочет — влюбиться, и чтобы его полюбили, и... для первого случая, исполнения скромной, но такой трудно выполнимой мечты: чтобы хоть как-то совпали хотя бы основные интересы его и предполагаемой новой его знакомой. Напористый сват смутил его, сбил с толку, раскладывая по полочкам нерасторжимые категории восприятия, о которых Евгений Романович серьезно никогда не задумывался.

— Хорошо. Записывайте телефон — Надя... Записывайте телефон — Марина... Записывайте телефон — Алла: ей тридцать четыре года, очень мила, короткая стрижка, фармацевт, зав аптекой, одна из самых порядочных моих невест, готовит, хозяйственная такая что на редкость, рост для женщины, я бы сказал, выше среднего и сорок шестого размера, вас интересуют изящные... Что? идемте сюда.

Они перешли на кухню. Старуха, с усмешкой гладя мимо них, протиснулась в дверь и ушла в комнату, оставив их вдвоем.

— Мефодий Митрофанович, мне бы не хотелось понапрасну морочить людям голову. Если все равно окажется бесполезно...

— Надо проще относиться. Свои претензии надо снизить. Проще...

— Поэтому, — поспешил перебить его Евгений Романович, — хорошо бы как-то приблизительно узнать насчет ваших... кандидатур... Ну, хоть есть ли там немного возвышенного, интереса к культуре, к искусству?..

— Возвышенного. — Рачков поднял кверху свои короткие руки и стал ворошить кучу бумажных квадратиков наверху холодильника. Он подносил квадратики к глазам, бормоча имена-отчества, числа лет, кое-какие попутные сведения, откладывал квадратики в сторону, а некоторые зажимал в кулаке. — Вот я вам сейчас покажу... какой товар даю вам, сам бы взял, да старость — не радость. Годы... Знаете? до тридцати лет жена греет, после тридцати — рюмка, а в старости и печь не нагреет. Хе-хе-хе... Вот, записывайте — Лена, тридцать два года, очень симпатичная, учительница литературы, в школе преподает. Но... она ко мне не приходила, о, нет. Отец приходил. Очень богатый, у него дача, пчел держит. Они вдвоем живут, мать умерла. Здесь вам надо постараться осторожно, потому что она не признает такие знакомства: ей противно.

— Правда? И мне противно. Но что делать?