Эд Макбейн - Хохмач

– Подожди, не тарахти, ладно? – сказал Карелла. – Этот кретин распсиховался и пришел устраивать скандал за то, что я разослал фотографию для опознания убитого во все газеты, кроме его паршивой газетенки. – Карелла довольно усмехнулся. – Я знал, что этот самовлюбленный подонок сразу же полезет на стенку. И он завелся с полуоборота. Ну и психовал же он! А знаешь, что я думаю, дорогая? Мне кажется, что он так до сих пор и не понял, что он тогда сотворил. До него так и не дошло, что тебя могли убить.

Карелла сокрушенно покачал головой.

Суть дела заключалась в том, что несколько лет назад Сэведж-Беспощадный напечатал в своей газете заметку, в которой довольно прозрачно намекалось на то, что детектив по имени Стив Карелла рассказал своей невесте Теодоре Франклин о том, кого он подозревал в совершении целой серии убийств, жертвами которых были исключительно полицейские. К тому же Сэведж сообразил напечатать в газете адрес Тедди, и убийца пришел прямо к ней на квартиру. Тогда Тедди просто чудом избежала смерти.

“Ты помнишь?” – повторила она языком жестов, и тут на лице ее вдруг появилось выражение такой глубокой печали, что Карелле сразу же припомнились слова, которые она сказала до этого: “Мы были тогда так молоды...” Он не понял в тот момент Тедди, но сейчас порывисто обнял ее и притянул к себе.

Она беспомощно прильнула к нему, как будто дожидалась этих сильных рук весь день. И вдруг он с удивлением обнаружил, что она плачет.

– Эй, подружка, что это с тобой? – сказал он. Но она продолжала всхлипывать, уткнувшись лицом в его плечо, и поэтому не видела, что он говорит. Ласково погладив ее густые, пышные волосы, он чуть откинул ее лицо и спросил, уже глядя в глаза: – Что это с тобой?

Она только покачала головой.

– Замучена скучным бытом? – спросил он снова.

Она не ответила.

– Скучно жить затворницей в четырех стенах?

Она снова не отозвалась.

– Тебе захотелось жизни, полной романтических приключений? – Карелла помолчал. – Так все-таки в чем дело, дорогая? Послушай, у тебя глаза растеклись по всеми лицу, а ведь ты наверняка потратила на марафет чуть ли не весь день.

Продолжая сидеть у него на коленях, Тедди вдруг стремительно выпрямилась, и на лице ее отразилось крайнее возмущение. Брови у нее нахмурились, а ловкие ее пальцы замелькали прямо перед его лицом. Она быстро шевелила пальцами, передавая слова.

– Мои глаза!

– Так ведь...

– Значит, ты заметил их! Как и все остальное, правда? Ты...

– Послушай, на что ты намекаешь?

– Сейчас же заткнись и убирайся прочь!

Она попыталась соскользнуть с его колен, но руки его уже успели забраться под шелковую ткань халата, и несмотря на все ее усилия, сжимали ее все крепче и крепче. Наконец, она прекратила борьбу и замерла в его объятиях. Руки его нежно скользили по ее животу, бедрам, груди. При этом он говорил ей самые ласковые слова, а она слушала, их, касаясь его губ своими чуткими пальцами.

– Я понимаю, – почти беззвучно шептал он. – Иногда ты чувствуешь себя как утомленная жизнью пожилая дама. Ты ходишь по этому дому в заношенном домашнем платье и целый день вытираешь носы ребятишкам, а сама все время думаешь о том, когда же это твои геройский муженек, расследующий очередное приключение, соизволит вернуться домой. И иногда тебя охватывает тоска по тому, как это было когда-то, когда мы еще с тобой не поженились, Тедди; когда каждый раз был как первый и последний, когда мы жадно сливались воедино, а глаза мои каждый раз при виде тебя лезли на лоб от восхищения; и все было именно так, как это и должно быть в молодости, когда мы сами были этой молодостью, светились ею, счастливые и юные.

Она с изумлением вглядывалась в своего мужа, потому что часто он казался просто бесчувственным бревном или неотесанным мужиком, который пересказывает сальные шуточки, имеющие успех в дежурке детективов, и который, кажется, насквозь пропитан царящей в участке атмосферой. Временами она чувствовала себя абсолютно одинокой в этом своем безмолвном мире, столь одинокой, что не могла ждать утешения даже от человека, который уже давно был единственным светлым пятном в ее жизни. Но ведь бывало и так, что совершенно неожиданно он снова превращался в прежнего Стива, чуткого и внимательного, в человека, который прекрасно разбирается в тончайших оттенках ее чувств, более того, который разделяет эти чувства и умеет говорить о них, пока...

– И тебе, милая, захотелось вернуть это прошлое, то безумие молодости, которое целиком наполняло нас, захотелось снова стать юной и беззаботной. Но ведь ты прекрасно понимаешь, что мы уже не столь юны, Тедди. И именно поэтому ты принарядилась для этого вечера. Наша Фанни сегодня выходная, поэтому ты постаралась пораньше уложить ребят в постель, потом выбрала самую коротенькую комбинацию – я отлично разглядел ее, когда ветер распахнул полы халата, – надела этот роскошный шелковый халат и туфли на высоком каблуке, соблазнительно подвела глаза, а губы специально оставила ненакрашенными. Тедди, Тедди, милая, я люблю тебя какая ты есть, я любил бы тебя даже в мешке из-под картошки! Я люблю тебя, когда ты копаешься в огороде, и любил тебя, когда ты только родила ребятишек, и потом, когда возилась с ними, вся пропахнув молоком и пеленками; люблю, когда ты принимаешь ванну, когда плачешь и когда смеешься. Милая, милая, я просто люблю тебя, и с каждым днем все сильнее и сильнее. Черт побери, неужто ты думаешь, что я мог не оценить всех твоих уловок: этих туфель на высоком каблуке, халата и прочего, если, честно говоря, именно об этом я и мечтал весь этот день. Убери-ка теперь пальцы от моих губ, я хочу поцеловать тебя!

В эту пятницу, 10-го апреля, дежурка была буквально набита битком. Иногда бывает и такое. А бывает и так, что дежурному, вынужденному сидеть у телефона, просто и словечком не с кем перекинуться, когда все детективы разбегутся по городу: то ли предупреждая преступления, то ли собирая взятки, то ли делая еще что-нибудь в этом роде. Но в пятницу, 10-го апреля, дежурная комната детективов была, пожалуй, самым оживленным местом на Гровер-авеню. Детективы, патрульные полицейские, лейтенант, посыльные и просто граждане, пришедшие с жалобами, все будто сговорились встретиться этим утром в дежурке. Телефон звонил непрерывно, пишущие машинки захлебывались пулеметной дробью, а само помещение производило впечатление пусть и небольшого, но работающего в лихорадочной спешке концерна.

За столом, распложенным возле затянутого металлической сеткой окна, Мейер Мейер разговаривал по телефону с Дэйвом Мерчисоном, сержантом, дежурившим в приемной участка.

– Да, Дэйв, совершенно верно, – говорил он. – Фирма называется “Бумажные изделия Сандхерста. Новый Бедфорд, Массачусетс”. А откуда мне, черт побери, знать, где этот Новый Бедфорд? Наверно, где-то рядом со Старым и Средним Бедфордом. Обычно они все бывают где-то рядом, так ведь? – он сделал паузу, слушая, что ему говорит Дэйв. – Ну вот и прекрасно. Постарайся дозвониться до них, а потом соедини со мной. – Он повесил трубку и тут только обнаружил, что прямо перед его столом стоит Энди Паркер.