Алекс Норк - Больше света, полиция!

— Мог.

— Но вам что-то не нравится.

— Почерк странный у этого убийцы, Макс.

— Почему странный?

— Например, потому что оба выстрела в грудь. Почему он не сделал второй контрольный в голову?

— Стрелял в сердце. Из такой шикарной пушки двух пуль достаточно.

— Допустим. Но стрелять было удобно и из дверного проема. Зачем ему было выходить наружу и становиться напротив жертвы, позволять Крайтону повернуться к себе лицом?

— Я б, конечно, так убивать не стал.

— Ну, вот видишь, и ты бы не стал.

Лейтенант открыл ящик, чтобы оставить там до завтрашнего дня список клиентов хосписа, но раздумал и сунул его во внутренний карман.

— Теперь послушай, что нам без тебя удалось разузнать. — Он рассказал про свой визит в контору Крайтона и тайник в его доме.

— Та-ак, — когда он закончил протянул помощник, — вот значит, где собака зарыта, патрон. И, кажется, не одна.

— Сколько же их там, по-твоему, Макс?

— А вы погодите с шутками. Картина-то вырисовывается.

— Ну-ну?

— Бьюсь об заклад, что этот Роббинс сам с уголовным прошлым, тем более, что детство он провел в компании с Крайтоном.

— Ты прав. Данные на него полчаса назад пришли. Есть одна мелкая судимость. Но с Крайтоном он ни по одному делу вместе не проходил.

— Ни по одному известному нам делу, — уточнил помощник.

— Да. Дальше?

— Вы обратили внимание, какие были стекла на кабине джипа?

— Сильно затемненные.

— Ну вот! Роббинс сделал себе отличное алиби. Раз его видели стоящим у кабины джипа, когда хозяин уже отправлялся в хоспис, значит он просто физически не мог опередить его, отправившись следом на другой машине. Ему бы пришлось держать дистанцию, потом оставить на обочине машину, которую, кстати сказать, там никто не видел, успеть перелезть через забор, успеть занять позицию в служебных дверях хосписа и быть уверенным, что он ни на кого при этом не наткнется. Все это не реально, такие приключения бывают только в кино. Вы согласны?

— Согласен.

— А что вы там записываете?

— Прочтешь, когда закончишь.

— О’кей. Охранник на воротах, завидя из своего окошка машину с затемненной кабиной, которую даже вы запомнили, по привычке нажимает на автоматическую кнопку и не обращает внимания на то, что…

— Остановись, Макс, и прочти дальше по моей бумажке.

— … что «в кабине был второй человек». Почерк у вас, патрон, как у малого ребенка. Корявый очень. И должен заметить, с этической точки зрения, эта ваша писулька может считаться документальным подтверждением издевательства над подчиненными. Фактом глумливой деморализации сотрудников, сэр.

— Жарко сегодня. Я что-то слегка устал.

— Думаете, этот Роббинс успел далеко унести ноги?

— Куда он денется? Фотография его уже пошла во все транспортные узлы. И на юг, по старому месту жительства. Подождем без суеты до завтра.

Лейтенант не торопясь отправился пешком в сторону дома и по дороге почему-то решил заглянуть в маркет, хотя холодильник и так был забит закупленными еще в пятницу и не съеденными продуктами. Чего он собственно здесь хотел, когда дома и без того полно всяких харчей?

Тем не менее он не спеша покатил тележку вдоль полок, повертывая голову из стороны в сторону.

До чего же много всякой дряни, которую не замечаешь, покупая обычно то, к чему привык.

Блейк докатил почти до конца торговой линии и уперся в пивной отсек.

Эх, аж в глазах пестрит!

«Однако ж. — Он встал и задумался. — Да, точно! Он этого сейчас и хочет».

Блейк долго и глубокомысленно водил глазами по этикеткам и положил, в конце концов, в тележку три бутылки германского. Светлого. Люкс.

Он дома никогда не держал про запас спиртного и вообще не испытывал к нему влечения. Но пиво иногда пил. Иногда это совсем неплохо.

И с чего оно вдруг так захотелось? Блейк, вместо того, чтобы переодеться и сполоснуть водой физиономию, как всегда делал, откупорил бутылку и налил доверху высокий, с расходящимися тонкими стенками бокал. Пиво легло поверху плотной белоснежной пеной. Сантиметра в два. Он поднял бокал и полюбовался его золотым пузырьковым цветом. Таким же, как и длинные солнечные лучи, которые шли к нему из окна… Нет, все-таки желтее… А вкусное какое! У него там в холодильнике есть еще кусок сыра… Хорошего, с дырками…

Нельзя об этом непрерывно думать, а не думать тоже нельзя. И голова внутри как горящий шар… Нет не внутри. Кажется, можно дотронуться сразу до мозга… Принять большую дозу успокаивающего? Тогда она просто отупеет, и чего этим добьется? Работать сейчас бессмысленно и бесполезно. Взять отпуск? А это кому и что даст?

В дверь лабораторного отсека просунулась головка медсестры. Марша увидела ее, но все равно что не увидела.

— Доктор! Вы слышите меня, доктор? Звонят из Кентвила, вы подойдете к телефону или сказать, что заняты?

Марша поняла, кто звонит.

— Здравствуйте, доктор Митчелл.

— Здравствуйте, как идут ваши дела?

— Никак не идут… То есть нормально.

— Я звоню насчет вашего пациента, Генри Нордау.

— Да, я поняла.

— У него со вчерашнего дня резко усилились боли… Вы меня слушаете?

— Слушаю.

— Я хотел еще раз кое-что уточнить и посоветоваться. Кстати сказать, как случилось, что белокровие обнаружено на такой крайней стадии? Он что, не обращался к вам раньше, не жаловался?

— Нет, он полагал, что головные боли и головокружение от чрезмерной работы. Он физик.

— Да, я прочел его личную карту. Надо думать, что и гибель матери полтора месяца назад ускорила болезнь, а может быть даже спровоцировала ее быстрое развитие. Вы со мной не согласны?

— Согласна.

— Так вот. Болезнь несомненно перешла в заключительную фазу. Болевые симптомы последних двух дней слишком очевидны. Он прекрасно держится, очень мужественно. Но нам уже нельзя тянуть, иначе то, ради чего он к нам прибыл… Вы меня слушаете, доктор?

— Да.

— Нам следовало бы уже сегодня начать фатальные инъекции.

Марша вздрогнула, как будто ее ударило током. Лучше бы действительно ударило.

— Значит, уже после первой инъекции…

— Ну да, вы же знаете.

Она знала. Всего нужно три. Но уже после первой человек становится тихим спокойным ребенком, навсегда теряет и боль, и свой собственный образ.

— Нет! То есть, да… Лучше начните завтра вечером.

— Вы полагаете, ближе ко сну? Пожалуй, вы правы, на ночь — это разумней. Вы очень думающий врач, позволю себе это заметить. Всегда интересно с вами общаться. У вас, несомненно, большое будущее, доктор.

Будущее? Его у нее просто нет…

Кэти всегда знала, что станет врачом. В детстве больше всего любила лечить кукол. И постоянно выдумывала им разные болезни.

Кукол был целый госпиталь. Но мучила одна и та же проблема: куклы выздоравливали, потому что надо было очень хорошо за ними ухаживать, и больных не хватало — нельзя же, чтобы они заболевали сразу снова, тогда какой она врач. Приходилось просить маму купить новую куклу, совсем, совсем дешевую. Ведь больных, всех одинаково жалко.