Алекс Норк - Больше света, полиция!

В старших классах Кэти подрабатывала уборщицей. И всегда в поликлинике или больнице. В этих местах свой особенный запах и волшебные двери кабинетов, где работали люди, владеющие тайной человека. И эта тайна одна для всех — и белых, и темных, как она. Великая тайна, к которой Кэти обязательно получит ключи.

Кэти часто думала, что она счастливая, потому что если делать все правильно, ее мечта обязательно сбудется. А делать правильно ведь очень просто — не ходить на эти глупые дискотеки и не торчать, как другие, на улице. Надо много работать, и это совсем нетрудно, если знаешь, зачем. Зачем и как: школа, училище для медицинских сестер, работа, пока она не поставит себя твердо на ноги, и снова учиться, чтобы стать полноценным врачом. И везде быть среди лучших. Среди самых лучших. Это ли — не счастье для человека?

В хосписе первые три месяца Кэти работала только с медикаментами, но знала, что будет работать потом и с пациентами тоже.

И это время пришло, она стала прикрепленной сестрой. Поднялась на очень ответственную, как говорил доктор Митчелл, ступень.

Те три месяца — до пациентов — были временем обучения.

Ее и еще двух сестричек все время готовили. Часто сам доктор Митчелл, почти магический для них человек.

Им объясняли, что прикрепленная сестра в хосписе совсем не то, что обычно. Она почти как жрец или священник, отправляющий человека из этой жизни в ту, никому не известную. Она несменяема. Ей доверена тайна ухода, потому что именно она должна сделать те последние инъекции, фатальные, как это называют на их языке. И пациент не знает, когда эти препараты попадут в такой же точно шприц, который раньше нес в себе лишь витамины и простые успокаивающие вещества.

Доктор Митчелл рассказал, что в свое время этого не знали и сами прикрепленные сестры. Эта неизвестность волновала и мучила их самих, поэтому психологи пришли в конце концов к выводу об опасности таких ситуаций.

Прикрепленная сестра — главный нерв всего хосписа, и к ним готовили только тех, кто заслужил подобное доверие. Готовили трех, а прошла только она одна.

Кэти провела уже одного пациента. Старого, очень больного человека, с которым она работала три недели. Работа — не просто очередные и заключительные, фатальные, процедуры. Прикрепленная сестра сама выбирает тон контакта с больным, и хотя не много с ним общается, тщательно его наблюдает, ежедневно обсуждая динамику состояния с врачом. А раз в два-три дня — с доктором Митчеллом. У этого человека было два профессорских диплома — психотерапевта и биохимика, и Кэти немного цепенела каждый раз, посещая его кабинет.

Теперь уже несколько дней, у нее второй пациент. Молодой совсем, тридцати четырех лет. Очень красивый. Мог бы играть в приключенческих фильмах хороших героев, а оказался здесь, с белокровием крайней степени. И такие необычные манеры… он два раза ее сильно рассмешил, хотя и в обычной жизни с ней это редко бывает. Господи, как несчастны должны быть его родители, если они есть, и как слаба еще мировая медицина.

Кэти обязательно сделает что-нибудь для таких как он! Обязательно сделает, только надо всю жизнь работать и учиться.

Странно, что этот человек при первой же их встрече угадал, что должность медсестры только промежуточный этап в ее жизни. Он даже сказал ей: «Это видно, что вы способны на большее». Такие приятные для нее слова. А потом спросил, почему она хочет стать именно врачом? «Потому что люди не должны мучиться», — ответила Кэти. «Вы думаете, что медицина может победить страдания?». — «Не страдания, а мучения. И обязательно победит». Ей показалось, что-то мелькнуло в его умных глазах.

Лейтенант с утра прежде всего заглянул в дежурную часть и сразу получил наиприятнейшее известие! Роббинса задержали прошлым вечером, прямо в аэропорту, на юге, за три тысячи миль отсюда. И отправили первым же рейсом назад. Самолет скоро прибудет. Дежурная машина уже пошла за ним в аэропорт.

Макс довольно потирал руки:

— Люблю я, патрон, когда вы допрашиваете всякую сволочь. Ей-богу! Я уже по этому делу соскучился.

— Погоди радоваться, присядь.

Блейк извлек из нагрудного кармана листок бумаги.

— Ты ведь, наверно, не просмотрел вчера список?

— Какой?

— Пациентов хосписа.

— Нет, честно говоря.

— Ну вот, а там всего семнадцать фамилий. И одна мне показалась очень знакомой.

— Какая?

Блейк ткнул пальцем в середину списка:

— Нордау. Генри Нордау. Ничего тебе не говорит?… Ну потрогай волосы, потрогай.

— Спасибо, патрон, теперь говорит. Убийство известной пианистки, месяца полтора назад? Поблизости от нас?

— Да, у наших соседей.

— Э… ну и что?

— Свяжись-ка с их полицейским управлением, справься о родственных связях.

— Ладно, все равно, пока этого Роббинса не привезли, делать нечего.

— И еще. Вот список торговых точек, куда в то утро завозил товары второй работник Крайтона. Узнай, действительно ли он там везде побывал?

Блейк на всякий случай позвонил шефу и спросил, не хочет ли тот лично присутствовать при допросе Роббинса.

«Нет, лейтенант. Начальство не должно в эти дела мешаться. Но потом, пожалуйста, доложите мне о результатах».

«Правильно понимает, — с удовлетворением подумал Блейк. — Сколько же было лет покойной дочери этого бедняги? Едва ли и двадцать. И этому Нордау, кто бы он там ни был, тридцать четыре года всего. Мрет молодежь, а раньше такого не наблюдалось».

Он проверил магнитофон для будущего допроса и поставил его на нужный режим.

Еще минут через десять появился Макс.

— Прозвонил, патрон.

— И что?

— Работник Крайтона побывал во всех указанных в списке точках. Он вне подозрений. А что касается этого Нордау, у убитой пианистки действительно сын с таким именем. Возможно, это он. Но тамошняя полиция ничего не знает про хоспис, обещали уточнить… А! — Макс посмотрел в окно. — Привезли кого-то в наручниках. Похоже, это наш Роббинс. — Он наклонился к стеклу, присматриваясь: — Довольно противная рожа, патрон!

Макс сказал правду.

Наверное, на том, что Джон Роббинс имел приветливую симпатичную внешность, не стала бы настаивать и его собственная мамаша.

Маленькие злые глазенки стрельнули в Блейка из-под жидкой черной челки, прилипшей к узкому лбу. Нос, как у неудачливых боксеров, с пробитой внутрь перегородкой и широкими расходящимися ноздрями, и тонкогубый полуоткрытый рот с выпирающими по бокам скулами. Вся это композиция помещалась на довольно тщедушном теле с длинными обросшими волосами руками.

Роббинс дышал ртом, коротко и часто.

— Я требую адвоката, — не успев еще сесть в кресло, отрывисто проговорил он. — За что вы меня задержали?

— Адвоката ты можешь требовать только после того, как будет предъявлено обвинение. И задержали мы тебя как раз для этого.