Эд Макбейн - Послушаем за глухого!

Легкий ароматный ветерок гулял по парку, весело врывался в распахнутые окна следственного отдела восемьдесят седьмого участка. Было пятнадцатое апреля, и температура поднялась до шестидесяти пяти градусов по Фаренгейту. [1] Примерно 18 градусов Цельсия. Солнечные блики позолотили пол и стены комнаты. Мейер Мейер сидел за столом и вяло читал отчет одного из своих коллег. На его лысой макушке устроился солнечный зайчик, на губах играла блаженная улыбка, хотя в отчете речь шла о разбойном нападении. Положив щеку на ладонь, чуть согнув руку в локте, устремив взгляд голубых глаз на листок с машинописным текстом, он купался в солнечном свете, словно еврейский ангел на куполе Дуомо. Когда зазвонил телефон, ему показалось, что разом запели сотни жаворонков. Мейер Мейер был в превосходном настроении.

— Детектив Мейер, — сказал он, снимая трубку. — Восемьдесят седьмой участок.

— Я вернулся, — услышал он голос в трубке.

— Очень приятно, — отозвался Мейер. — А кто это?

— Полно вам, детектив Мейер, — произнес голос, — неужели вы так быстро меня забыли?

Голос и вправду показался Мейеру смутно знакомым, хотя он никак не мог припомнить, когда он его слышал. Он нахмурился.

— Я занят, мистер! — сообщил он загадочному абоненту. — Мне не до шуток.

— Говорите, пожалуйста, погромче, — сказал голос. — Я, видите ли, глуховат.

Ничего вроде бы не изменилось. Пишущие машинки, столы, стулья, телефоны, шкафы с картотекой, клетка для задержанных, бачок с питьевой водой, плакаты с фотографиями разыскиваемых уголовников, оборудование для снятия отпечатков пальцев — все вроде бы оставалось на своих местах, и в отделе по-прежнему резвились солнечные блики, но этот звонок и возникший из небытия голос словно лишили комнату защитного слоя позолоты, обнажили ее унылую, мрачную сущность. Мейер нахмурился, покривился. В трубке только потрескивали помехи. Мейер был в отделе один и не мог попросить кого-то из коллег выяснить, откуда звонят. Кроме того, если звонил и впрямь тот, при воспоминании о котором у Мейера так упало настроение, он вряд ли будет занимать линию так долго, чтобы можно было попытаться установить номер, с которого сделан звонок. Мейер даже подумал, что вообще зря снял трубку — странное чувство, посетившее полицейского при исполнении служебных обязанностей. Пауза затягивалась. Мейер не знал, что сказать. Он чувствовал себя неловко. Положение выглядело глупым. В голове у него вертелось: «Господи, неужели опять все сначала?»

— Послушайте, — нарушил он молчание. — Кто вы?

— Вы прекрасно знаете, кто я.

— Нет, это неправда.

— Правда. Или же вы глупее, чем я думал.

Наступила новая пауза.

— О’кей, — сказал Мейер.

— Угу.

— Что вы хотите сказать? Что вам нужно?

— Терпение, терпение.

— Черт побери, что вам нужно?

— Если будете ругаться, я вообще не стану с вами разговаривать, — сказал абонент и повесил трубку. Мейер Мейер какое-то время сидел и слушал гудки, потом вздохнул и положил трубку на рычажки.

Если тебя угораздило пойти работать в полицию, то есть люди, без которых ты отлично мог бы обойтись. Глухой был из их числа. Он начал с того, что чуть было не спалил полгорода, пытаясь ограбить банк. Потом он снова возник и отправил на тот свет смотрителя парков, заместителя мэра и еще несколько человек. Он убивал, осуществляя сложный план по вымоганию большой суммы денег, который провалился по чистой случайности. Полицейские отлично обходились без этого человека, и его третье появление — чего бы он на сей раз не задумал, — было им решительно ни к чему.

— Зачем он нам нужен? — кипятился лейтенант Бернс. — Лично я без него прекрасно проживу. Ты уверен, что это был он? — спросил он Мейера.

— Голос похож.

— Зачем он мне, когда у меня есть домушник с кошками? — сказал Бернс, подошел к окну и выглянул в парк. Там прохаживались влюбленные парочки, матери катили коляски с младенцами, девочки прыгали через веревочку, а патрульный беседовал с человеком, выгуливавшим собаку. — Нет, он мне совершенно не нужен, — проворчал Бернс, вздохнул и отошел от окна.

Бернс был крепкого сложения, широкоплеч, коренаст. Волосы его были сильно подернуты сединой, лицо казалось грубоватым, голубые глаза смотрели сурово. Он производил впечатление человека, умело контролирующего вулкан, который в нем поселился. Внезапно он ухмыльнулся и сказал Мейеру:

— Если он еще раз позвонит, скажи, что мы все вышли.

— Очень остроумно, — вздохнул Мейер.

— Между прочим, мы даже не знаем, он ли это на самом деле.

— По-моему, он, — угрюмо буркнул Мейер.

— Ладно, подождем следующего звонка.

— Если это он, то обязательно позвонит, — с какой-то печальной уверенностью отозвался Мейер.

— Так, что будем делать с этим домушником-кошатником? — спросил Бернс. — Если мы его не остановим, он обчистит все дома по Ричардсон-драйв.

— Этим сейчас занимается Клинг.

— Когда вернется, пусть напишет отчет.

— Ладно, а что делать с Глухим?

— Если позвонит, выслушай его, узнай, чего он хочет. — И тут Бернс второй раз за это время удивил Мейера. Он опять улыбнулся и сказал: — Может, он хочет сдаться.

— Вот именно, — вздохнул Мейер.

Ричардсон-драйв была небольшой улочкой, отходившей от Силвермайн-овал. На ней стояло шестнадцать жилых домов, и двенадцать из них за последние два месяца посетил вор-домушник. Он чистил квартиры и удалялся, оставляя котенка.

Согласно полицейской мифологии, домушники — это сливки криминального мира. Это умелые профессионалы, которые способны быстро и бесшумно проникнуть куда угодно, невзирая на все запоры, мгновенно оценить обстановку, учуять, где хозяева прячут самое ценное, молниеносно обчистить квартиру и спокойно удалиться, растворившись в ночи. Согласно полицейскому фольклору, это истинные джентльмены, прибегающие к насилию, только когда обстоятельства загоняют их в угол, или если сами становятся объектами насилия. Если послушать, как детективы отзываются о домушниках (за исключением воров-наркоманов, которые все жуткие дилетанты), можно подумать, что их занятие требует тщательной подготовки, полной самоотдачи, жесткой самодисциплины и немалой отваги. Именно из полицейского жаргона, кстати сказать, в повседневный обиход вошло выражение «отвага домушника». Это профессиональное уважение, с оттенком зависти, это снятие шляпы перед ловкостью и изобретательностью оппонента ощущалось в том, как детектив Берт Клинг допрашивал мистера и миссис Ангиери из дома 638 по Ричардсон-драйв.