Фредерик Дар - Я боюсь мошек

Ну хорошо. Пойдем. По дороге ты расскажешь о расположении зданий.

Пока Ларье пытался встать, я отправился в хлев к покоренным туземцам. Малышка занималась доением своего парнокопытного, чтобы набить руку. Я поцеловал ее и объявил, что скоро вернусь, как только уведу раненого. Девчонка оказалась наивнее младенца. Она спокойно приняла мои объяснения. Наверняка она полагала, что потом я увезу ее с собой, и представляла, как в Брюсселе она будет продавать туристам дешевые сувениры…

Я следовал за беднягой Ларье в пятнадцати шагах. После того, как на ногу ему наложили шину, он двигался с большей ловкостью.

К тому же ему сильно помогали костыли, а от жара у него как будто выросли крылья.

Мы перешли через луг, освещенный луной, и подошли к холму, на котором виднелись развалины башни.

Ларье на мгновение остановился и показал мне на белую ленту дороги.

— Это дорога в лабораторию… Ты видишь огни? Это пост, о котором я тебе говорил.

— Да, вижу. Это рядом с купой деревьев…

— Полезем через болото…

— Мы там завязнем!

— Ты полагаешь? Нам нужно только обойти пост, а потом ты вернешься на дорогу, а я буду тебя ждать…

Спорить не приходилось…

— Будем поддерживать связь по рации. Ночью голоса слышны слишком далеко.

Мы остановились, чтобы вытащить антенны и немного передохнуть.

— Алло! Ты слышишь меня?

— Да.

— Хорошо. Ты говорил, что здания окружены стеной, по которой идут провода под напряжением. А что представляет собой дверь?

— Это большие железные ворота. Сразу же за ними расположен второй пост охраны.

— Много там народу?

— Сколько я мог судить, не больше десяти человек.

— Не больше?

— А зачем? Двери оборудованы сигнальными устройствами, окна тоже.

— Так что, если пролезть через них, завоют сирены?

— Да.

— Как же это удалось тебе?

— Днем сигнализация отключается.

— Понятно. Значит, мне лучше действовать днем?

— В каком-то смысле да. Но в этом случае тебе нужно говорить по-немецки, быть одетым в форму и иметь пропуск…

— Тогда не будем говорить об этом.

Я погрузился в размышления.

— Ученые живут внутри?

— Да, для отдыха у них есть особняк. Это современный дом, выкрашенный белой краской, с фигурными ставнями.

— Далеко от входа лаборатория, где ты взял ампулу?

Он задумался.

— Прямо от ворот идет главная аллея. Следуй по ней. Тебе нужно второе здание слева. Комната с ампулами вторая слева в этом здании.

— Легко запомнить!

— Запомнить да, но войти туда непросто, Сан-Антонио!

— Хорошо, там будет видно… Пойдем дальше?

— Пойдем!

— Думаю, тебе нужно остаться. Я уверен, что на таком расстоянии наши рации будут действовать.

— Нет, я сказал, что пойду до болота…

— Это безумие. Когда дело будет сделано, нам придется сматываться на всех парах. Как ты будешь бежать со своей ногой?

Он сдался.

— Хорошо. Тогда я буду ждать тебя здесь. Но будь осторожен, Сан-Антонио!

— Я буду осторожен!

Он уселся под деревом. Эта простая операция заняла у него бесконечно долгое время. Видно было, что его силы совсем иссякли. Это была лишь тень человека, что-то вроде призрака, принявшего человеческий облик… Совсем выдохся! Именно так лучше всего можно было определить состояние Ларье… Страдания его были ужасны. Если бы не его исключительная стойкость, он давно был бы на том свете!

Я изо всех сил сдерживал волнение. Как только он устроился под деревом, я сделал ему знак.

Будь умницей, я вернусь до утра с твоим противоядием. Ты увидишь еще свой дом, старина.

Конец переговоров. Я опустил свою антенну. Мне очень хотелось спрятать свою рацию, она меня стесняла, но я решил сохранить ее хоть до стен лаборатории, чтобы время от времени говорить Ларье что-нибудь в утешение…

Засунув руки в карманы, я направился к болоту. Иногда я оборачивался, чтобы помахать моему товарищу, но уже почти не различал его скорчившуюся фигуру. Видел ли он меня?

Я был почти в километре от него, когда услышал его крик. Что еще случилось с ним? Как ни смешно, но я покидал его с тревогой в сердце. Что-то говорило мне, что ему угрожает новая опасность!

Я повернулся кругом и побежал к нему. Приближаясь, я понял, что произошло. Теперь на него набросилась собака. Сволочной пес, конечно, немецкая овчарка, охраняющая посты. Она обнюхала Ларье и собиралась им закусить! Эта мерзкая шавка не лаяла. Она яростно ворчала и злилась на моего друга, потому что он не хотел дать себя разорвать. Моим первым побуждением было застрелить ее, но я во-время удержался. Если я выстрелю, то звук привлечет внимание охраны, и все будет кончено, включая нас!

Я вспомнил о своем ноже. Новое препятствие — ведь нельзя приближаться. Я никогда не метал ножа, подобно Киду Динамиту и другим подобным психам, одетым ковбоями. Я вытащил свой ятаган, ухватил его за лезвие так, как видел это в голливудских супер-вестернах, и бросил. Только ручка ножа задела собаку. Она гавкнула и продолжала бросаться на Ларье.

Что делать? Только негодяй может допустить, чтобы человека разорвали на его глазах.

Дальше все происходило вопреки моей воле. Несокрушимая сила бросила меня вперед. Забыв всякое благоразумие, отказавшись от своей строгой системы предосторожностей, я рванулся к своему товарищу. Он заметил меня и, отражая новое нападение собаки, закричал мне:

— Нет, Сан-Антонио! Нет! Не двигайся, схватишь смертельную заразу! Стой! Стой, Бога ради!

Я не слушал его. И вот я рядом с ним. Я схватил пса за ошейник, к счастью, оказавшийся на нем. Это была просто стальная цепочка. Я потянул за нее и оттащил собаку от Ларье. Она отбивалась. Я просто ослеп от бешенства. Я знал, что жертвую жизнью, и это гнусное четвероногое должно было дорого заплатить за это. Оно извивалось, крутилось, а я чувствовал в себе непобедимую силу. Холодная ярость превозмогала мою слабость. Я скручивал и скручивал ошейник, все увеличивая давление. Скоро собака перестала двигаться. Я продолжал держать еще не менее пяти минут. Когда я отнял руку, то не мог разжать пальцы, а собака была мертва!

Ларье молча смотрел на меня. Я в первый раз видел его так близко. Удивительно, как меняется лицо, если смотришь на него сперва с расстояния в десять метров, а потом с десяти сантиметров. Вблизи его лицо было очень благородным. Черты разорившегося аристократа, большие глаза, нежные, невзирая на лихорадочный блеск…

— Грязная шавка, — вздохнул я, чтобы прервать молчание. — Она искусала тебя?

Нет, не очень… Она хотела добраться до горла. Я смог удержать ее до твоего прихода…