Фредерик Дар - Я боюсь мошек

Затем я сказал девице, что позаимствую повозку, чтобы съездить за своим приятелем. Она перевела это отцу. Нельзя сказать, что он пришел в восторг! Чтобы заставить его решиться, я применил магическое средство. Я дал ему десятимарковую купюру, произнеся сакраментальные слова, и он согласился с такой охотой, как будто его попросили об этом господа из гестапо.

Я привязал к колымаге веревку для сена и через свою пышную переводчицу попросил мужчин пойти со мной.

— Вы были бы очень любезны, если бы отнесли в ригу матрас и одеяло, — сказал я своей Гретхен.

— Почему в ригу? У нас есть комната.

— Мой товарищ болен… заразен… Не нужно к нему приближаться:

Она пообещала приготовить все, о чем я попросил, и мы отправились за Ларье.

Он спал, лежа в траве. Успокоительное, которое я заставил его принять, оказало на него усыпляющее действие. Мне пришлось долго кричать, чтобы разбудить его. Наконец, он приподнялся на локте и вскрикнул от боли.

— Тебе плохо?

— Ужасно! Боль снова вернулась.

— Прими третий порошок. Мы немного опустим телегу. Постарайся на нее залезть. Мы отвезем тебя в спокойное место, где ты сможешь дрыхнуть, сколько влезет.

Маневр оказался сложным, но в конце концов удалось подвести колымагу к больному, и он залез в нее.

— Ты будешь править передним колесом!

— Хорошо, только побыстрее! Я слаб, как слизняк!

Быстро так быстро! Рыжий парень обладал силой бульдозера. Он помчал телегу со скоростью, которой могла бы позавидовать любая лошадь. Луг шел под уклон, и я опасался, как бы телега не разогналась и не догнала бы тех, кто ее тащил.

— Потише! — крикнул я этим сыновьям пемзы. — Полегче, фрицы!

К счастью, Ларье притормозил костылем.

Мы въехали во двор фермы и остановились около риги, где девица уже постелила матрас.

— Слезай и ложись, — сказал я Ларье. — Сейчас я принесу тебе чего-нибудь пожевать.

— Если бы ты знал, как я хочу есть!

— Тебе нужно восстановить силы. Но не налегай особенно на жратву, а то тебе станет плохо.

— Я хочу пить.

— Получишь и это. Возьми конец веревки и привяжи к рукоятке вил. Я пропущу веревку через ручку корзины, и она доедет по ней до тебя. Хорошо?

— Договорились. Тебе со мной немало хлопот, Сан-Антонио!

— Замолчи!

Я вернулся в кухню, чтобы приготовить провизию для раненого. Он заслужил маленькую семейную посылку. Нечто вроде новогоднего подарка. Сало, хлеб, печенье… Бутылка пива, несколько черешен… Все это я переправил Ларье.

— Подкрепись, старина, и постарайся отдохнуть. Я начну разрабатывать план действий. Как только мне в голову придет что-нибудь стоящее, я тебе сообщу. Твоя рация все еще при тебе?

— Конечно!

— О'кей!

Вернувшись в комнату, я увидел, что старикан напяливает свой выходной костюм и прикрывает свою голову, похожую на сахарную, украшенной маленьким пером фетровой шляпой.

— Куда он идет? — спросил я у девицы, ощутив внезапное беспокойство.

— Сообщить властям…

— Это не к спеху. Скажите ему, что он пойдет попозже.

Она перевела. Папаша состроил гримасу, означающую самое энергичное неодобрение, какое только возможно в Восточной Германии. Он подкрепил ее злой тирадой. Девица перевела:

— Отец говорит, что вы кажетесь ему подозрительными, он говорит, что вы вооружены.

Я вытащил револьвер.

— Это правда. Пусть он снимет свою мушкетерскую шляпу, а то мне придется позаботиться, чтобы он не дожил до шестидесяти!

Из моей речи она поняла главное. Старик ничего не сказал! Он пожал плечами и направился к камину, где уселся в деревянное кресло. Ну, что ж, он поступил разумно…

Однако мне пришлось оставить этот комплимент при себе. Едва я отвернулся, рыжий идиот — впрочем, не совсем идиот — набросился на меня, ухватившись мне за ноги. Если этот кретин и не играл в регби сам, то наверняка смотрел по телевизору матч Франция — Шотландия.

Не могу сказать, однако, что мне это было приятно. Я растянулся во весь рост, и тут опять возник этот идиот с топором. Сталь блестела на солнце. Он поднял свое страшное оружие.

— Найн! Найн! — завопила девица, набрасываясь на папашу. Это было весьма кстати, поскольку иначе он наверняка снес бы мне пол черепа, и я сразу же потерял бы все сто процентов своей сексуальной привлекательности.

Просвистев в воздухе, тяжелое лезвие вонзилось в паркет в десяти сантиметрах от моей щеки. Однако здесь приняты странноватые ласки! Не теряя ни секунды, я вскочил на ноги и головой вперед бросился на лысого. Он получил добрый удар в брюхо. Перекатившись через стул, он разложил свои двести фунтов скоропортящегося товара прямо на полу.

Это дало мне возможность заняться Рыжиком. Не могу сказать, что этот субъект мне нравился. Я люблю малышей идиотского вида, но при условии, что они вежливы. Однако его действия в отношении меня нельзя было назвать такими.

Он вновь набросился на меня, поэтому я хорошенько поддал ему коленом между ног. Он широко раскрыл рот и завопил по-немецки, потому что это был его родной язык, и другого он не знал. Впрочем, немецкий и создан, чтобы на нем вопить, как итальянский — чтобы на нем петь. Пока он массировал себе простату, я треснул его по рубильнику, и оттуда сразу же хлынул ручей. Его кровь оказалась почти такой же красной, как и его волосы.

Повизгивая, он отступил. Его сестрица не принимала участия в боевых действиях, внимательно следя за ходом операций. Поверьте мне, у этой пышки был удивительный самоконтроль. Ее папаша отрубился, братишка «поплыл», а она бровью не повела.

Я повернулся к ней.

— Я не хочу зла ни вам, ни им. Я прошу лишь, чтобы не сообщали в полицию… Я хорошо заплачу вам, как я уже начал…

Она что-то сказала отцу. Этот дровосек поглаживал свой желудок, качая головой. Он показался мне столь же достойным доверия, как предвыборные обещания. Что ж, если он еще раз подойдет ко мне со своими штучками насчет отрубания головы, я выверну ему шкуру наизнанку!

— У вас нет погреба, который закрывался бы на замок? — спросил я у милой крошки.

— Йа!

— Тогда скажите вашему родителю, чтобы он шел за мной. И чтобы ваш братец перестал выламываться, а не то я подпалю хату. Понятно?

Я сделал знак своей машинкой, легко превращающей свидетельства о рождении в простые бумажки, и старый хрыч поплелся за мной.

Мы спустились в погреб. Его отдушина была слишком узкой, чтобы через нее мог пролезть мужчина, а дверь действительно закрывалась на замок. Она была массивной, с огромными петлями и напоминала дверь тюрьмы.

— Входите, дорогой!

Я втолкнул его в темное помещение и захлопнул дверь, не забыв повернуть в ней ключ.

Затем я вернулся в кухню. Рыжик продолжал реветь, как теленок, лишившийся матери. Я дал ему понять, что в случае рецидива он получит от меня хорошее слабительное, и уселся перед входной дверью.