Фредерик Дар - Я боюсь мошек

— И немного там, — попытался шутить я.

Он вздохнул.

— Сан-Антонио…

— Да?

— В сущности, наша экспедиция — это идиотская затея. Было бы лучше, если бы мне дали умереть… Стать над могилой и пустить себе пулю в висок. Оставалось бы только закопать меня!

— Я полагал, вы уже прекратили думать о подобных глупостях!

— Знали бы вы, что чувствуешь, когда тебе говорят, что ты уже не человек, а оружие! Теперь я понимаю, что собственная смерть — ничто по сравнению с убийством других!

— Послушайте, Ларье! Перестаньте философствовать, а то у меня начинает кружиться голова. Вы действительно не человек, вы дубина! Как только вы слезете с этого дуба, мы впряжемся в серьезную работенку!

— Да, только слезу ли я с него?

— Посмотрим! Как говорил один из моих венецианских друзей, эту лагуну еще надо засыпать!

Снова наступила тишина. Бесполезно уходило время… Темнота подлеска начала постепенно заменяться сероватым светом, пробивавшимся сквозь кроны деревьев и бесконечно медленно доходившим до меня.

— Вот и день! — возвестил Ларье.

— Так считаете вы, но не я!

— Скажите, Сан-Антонио, вам будет неприятно, если мы перейдем на ты?

— Знаешь, совсем наоборот.

— Мне так будет лучше, — добавил он хриплым голосом.

Поднявшись, я почувствовал, что от сырости и бездействия совсем окоченел. Я сделал короткую зарядку и зажег сигарету. Дневное светило, как его называют в классических текстах, освещало кроны деревьев теплыми лучами. Я подумал, что для нашего дела уже достаточно светло.

Я ощущал поистине каннибальский голод. Мы захватили с собой кучу разных вещей, кроме еды, и мой желудок заявлял решительный протест. «Когда мой приятель спустится вниз, мне нужно будет раздобыть чего-нибудь мясного, — подумал я. — В этой области немцам нет равных. У пушек, свиней и фильтрующихся вирусов нет для них секретов».

Вы даете им старые канделябры, и они делают из них тяжелый пулемет. Вы посылаете к ним на каникулы вашего друга Исаака, и они превращают его в крем для бритья. Специалисты, что ни говори! Хорошо же мы выглядим в сравнении с ними с нашими духами, кухней и остроумием! Ведь когда приходит война, побеждают отнюдь не при помощи каламбуров. К тому же наши солдаты не умеют ходить в ногу! Но с нами Бог, и это всем известно!

Мы любимчики этого бородача. Только вот Он начинает стареть! Становится туговат на ухо и, кто знает, может быть, однажды, когда мы позовем на помощь, Он попросту не услышит!

Хорошенькое дельце, ребята! Лучше об этом не думать. Лучше повторять, что так будет всегда. Привычка — это всегда надолго. Кто-то сказал, что чудеса случаются только раз. Ну уж дудки! Где бы мы тогда были! Во Франции производство чудес стало чуть ли не отраслью промышленности. Мы не экспортируем их только потому, что они нужны нам для внутреннего потребления, но работа идет вовсю!

Некоторые люди питают иллюзии, воображая, что это производство сосредоточено в Лурде. [8] Город на юге Франции, жительнице которого, по легенде, в 1858 г. явилась Богородица. Место паломничества католиков, жаждущих исцеления от болезней. Глубокое заблуждение! Лурд — это лишь мелкое агентство, предназначенное для единичных случаев. Национальные чудеса производятся исключительно в Бурбонском дворце. [9] Исторический парадокс: дворец, в котором разместилось Национальное Собрание (так официально называется французский парламент), один из главных институтов демократической власти, носит имя Бурбонов — королевской династии, свергнутой революцией более двухсот лет назад.

Я положил на землю рацию, гранаты и взрывчатку, после чего полез на дерево, пока не оказался на одном уровне с Ларье, но на безопасном расстоянии от него.

— Что ты собираешься делать? — с беспокойством спросил Ларье.

— Перерезать твои бечевки, сосиска!

— Как?

— При помощи моей пушки… У меня в столовой висит красивая леденцовая медаль, на которой написано: «Первый приз за стрельбу из пистолета»… Понимаешь?

Я зажал револьвер в руке, уселся верхом на сук и вгляделся в натянутые стропы. Их был целый пук. Чтобы перерезать этот клубок, понадобится не меньше двух полных барабанов.

— Ты готов?

— Да.

— Старайся не шевелиться. Когда почувствуешь себя свободным, ухватись за ветки, хорошо?

— Начинай!

Я согнул левую руку в локте на высоте лица, положил ствол револьвера на рукав и тщательно прицелился в первую стропу. Когда вы стреляете, нужно помнить, что не следует делать движения указательным пальцем. Нужно, чтобы ваш палец наползал на спусковой крючок, и тогда выстрел произойдет как бы сам по себе.

Револьвер подпрыгнул в моей руке. Я увидел, что веревка перерезана надвое. Я выстрелил еще раз, еще… При каждом выстреле разлеталась новая веревка… Клянусь вам, по сравнению со мной Буффало-Билл — просто растяпа! В четвертую стропу я попал, но не перерезал ее. Пришлось повторить выстрел! Оставались всего две веревки… Два выстрела — все было кончено!

У Ларье вырвался крик. Он не успел выпрямить руки, затекшие за долгие часы вынужденной неподвижности. Ему не удалось замедлить свое падение, и он скатился вниз, как мешок с песком, ломая ветки на своем пути.

Я услышал тяжелый удар — и ничего больше.

Включив четвертую скорость, я кубарем скатился со своего насеста. Я боялся, что он уже мертв.

Едва коснувшись ногой земли, я крикнул:

— Ларье!

— Я здесь… — застонал он в ответ.

Не приближаясь, я рассмотрел его. Он сидел на земле, и его левая нога была повернута под странным углом. По ее положению я понял, что он сломал бедро. Дело было дрянь!

Ларье жестоко страдал. Он позеленел и стиснул зубы, чтобы не закричать от боли. Если бы он не мог меня слышать, я бы заревел от ярости. Поймите, ребята, ведь я ничего не мог для него сделать!

В довершение всех бед на него напала икота.

— У меня сломана нога, — проговорил он. — Как же больно, Сан-Антонио! Неужели я заслужил столько несчастий!

Я вытащил бутылку виски и ловко переправил ему.

— Начни с этого… Потом подумаем, что делать…

Он подчинился, и алкоголь вернул его лицу прежний цвет.

Я вытащил из кармана мой складной ятаган, срезал две большие раздвоенные ветки, очистил их от сучков… Получилось нечто, отдаленно напоминающее костыли.

Внимание! Держи!

Он прикрыл голову руками, и я бросил ему костыли.

Мне кажется, что, если ты покрепче стиснешь зубы, то сможешь идти, опираясь на них!

— Я не могу встать…

— Подожди, я помогу тебе!

Я развернул нейлоновую веревку, которую предусмотрительно захватил с собой. В ней было около двадцати метров. К одному из концов я привязал деревяшку, чтобы он мог за нее уцепиться, и перекинул ему так же ловко, как и костыли.