Андрей Кивинов - Одноклассница.ru. Любовь под прикрытием

— А может, в прокуратуру заявить? — робко предложила Ксюха.

— Они не занимаются такой ерундой. Только олигархами.

— Паш, но для меня это не ерунда…

Она поднялась со скамейки, сложила пакет, на котором сидела.

— Ладно… Ты извини, что оторвала… Тебе отдыхать надо… Кого из наших увидишь, передавай привет… Я очень рада, что встретила тебя… Пока.

Она еще раз грустно и как-то виновато, не открывая рта, улыбнулась и быстро пошла по аллее, плотно прижимая к себе сумочку.

Не знаю, какая сволочь в следующую секунду снова дернула меня за язык. Может, и никакая. Меня даже не пугало, что, связавшись с Веселовой, я снова могу влипнуть. Прослеживается такая нехорошая закономерность!

Просто я, как тогда, в детстве, захотел вдруг почувствовать то самое необъяснимое тепло. Приложить замерзшие ладони к теплой печке и немножко погреться. Ведь я так давно не грелся… Не жизнь у меня, а сплошное штормовое предупреждение.

— Ксюх, погоди!.. В тюрьме, говоришь, сидел?.. Когда он дома-то бывает?

Вернувшись в отчий угол, я, как всякий образованный и культурный человек, принял душ, побрился, сменил одежду и допил остатки матушкиной настойки на рябине.

Для стабилизации нервной системы.

Потом закусил яичницей из одного яйца и позвонил Герману, узнать обстановку на полях страны.

Гера оказался дома и, судя по поросячьему женскому визгу, не один. Мой приятель поведал, что после того, как менты вынесли меня из «Эрмитажа», он еще несколько минут лежал на холодном полу, приходя в себя.

Прийти не смог. Хорошо хоть девчонки помогли, довели до дома. Тех двоих, с кем дрался, он знает — работяги с бетонного завода, живут рядом, в «Эрмитаже» постоянно гудят.

— А махач-то из-за чего вышел?

— Думаешь, я помню, Павлуха? Какая разница? По-любому они не правы. Суки, сзади напали, а так бы я их просто порвал!

Конечно, речь Геры была обильно приправлена сквернословием, которое я опускаю в целях экономии вашего времени.

Когда он понял, что я попал в беду, позвонил Тихоне. Тот быстро отыскал работяг и доходчиво объяснил, что, если они не заберут заявы, их ждут ужасы нашего городка.

И не только их, но и их семьи.

Ужасные ужасы.

— А мент тебе не звонил? Этот… как его… Булгаков?

— Даже если б и позвонил, я б с ним базарить не стал. Не о чем мне с ментами разговаривать.

А обещал, что позвонит. Не было им веры и впредь не будет.

— Пашуня, ты где сейчас?

— Дома, вообще-то.

— Хватай пузырек шампанского и ко мне! Каких я козочек склеил, обалдеть! Виагры ходячие! Две по цене одной. Мне одному не справиться. Поддержи друга морально и физически!

Во дает! Как он выдерживает такой ритм?

Откровенно говоря, в первую секунду я хотел ответить положительно. Почему бы не отметить счастливое освобождение? Сбегать на пару часиков к девчонкам.

Но что-то меня удержало. И вовсе не отсутствие денег на шампанское.

— Не, Гер… Не могу. Устал, как собака. Спать хочу.

— Так у меня и поспишь. — Он заговорил шепотом, видимо, прикрывая трубку ладонью. — Главное, одну на себя возьми. Беленькую. Не помню, как звать…

— Гер, я едва на ногах стою. А вечером на работу.

— Какую еще работу?! Заболел?

— Кериму на рынке обещал помочь. Я ему должен… Позвони кому-нибудь другому.

— Не, точно заболел! Его гнать надо с рынка, а не помогать. Короче, надумаешь — приходи. С тебя, кстати, причитается за освобождение.

Он повесил трубку. Причитается… Сам махач затеял, а с меня причитается.

Я включил телевизор, где шли мои любимые «Смешарики», и прилег на диван. Передохну пару часов — и на рынок. Картошка дожидается погрузки.

После «Смешариков» продолжился сериал про ментов. На сей раз я не переключил канал, а решил немного посмотреть. Ведь теперь я в некотором роде тоже мент. Хотя бы в глазах одного человека.

Кстати…

Я встал с дивана, порылся в комоде и откопал старую фотографию, приклеенную на картонный лист. Двадцать шесть лиц в овальчиках. Вот моя. Угрюмов П. Вот Веселова К. По обыкновению с плаксивым лицом. Как была плаксой, так и осталась. Вот Голубева М. Улыбочка Моны Лизы. Интересно, она все такая же красивая? Или пообтерлась на канадских гамбургерах и чипсах?

Мне стало как-то грустно, поэтому я срочно вернулся на диван. Стал прикидывать, чем бы мог пожертвовать, чтобы Маринка сбежала из Канады ко мне. От бесполезных мыслей грусть усилилась. Чем ни жертвуй — не вернется. Там у нее собственный домик и серьезный папик.

За стенкой запела караоке соседка Люська, так и не вышедшая замуж. Еще бы — какой нормальный мужик такое выдержит… Когда ж она угомонится, Монсеррат Кабалье? Шестой год про «Комарово» поет. «На недельку до второго…» Ни одного кота в округе не осталось. Эх, прощай, отдых. Под эти звуки не уснуть.

Три часа спустя я был у Керима. Объяснил ситуацию с залетом. Он не очень обиделся: тысяча не сумма, из-за которой стоит нервничать. Но и дарить ее не собирался, поэтому мне пришлось обивать финским оргалитом made in China стены будущего кабака. Другой работы не нашлось.

Погасив долг и получив еще тысячу сверху, я поблагодарил торговца и срочно отправился за провизией — брюхо наигрывало серенады Солнечной долины. («Хозяин, хозяин, почему ты меня не любишь?») Надо было подкрепиться — сегодня мне еще предстояло навестить с гуманитарной миссией Ксюху. Вернее, ее соседа. Часов в девять он должен был вернуться домой.

…Интересно, если бы мы встретились не в ментовке, а в КВД, кем бы я представился?

«Ты что ж творишь, торчок дефективный?! Давай-ка, прикинем XXL к носу и разберем твои косяки. Ты, живность плюшевая, не бродяга и не крадун порядочный. Ты все рамсы попутал и занимаешься дешевым крысятничеством. Тащишь оттуда, где живешь. То есть у своих. Тебе, крысеныш, разве не объяснили за колючкой, что с такими бывает? Первый раз руку под лом, а при рецидиве — на „кол справедливости“ и в „петушатник“. Короче, при подобных зехерах тебя не сегодня-завтра примут мусора. После я цинкану братве в хату, кто ты есть. И будешь весь срок кукарекать. А не примут, сам кишки выпущу и заставлю сожрать. Сырыми. Вместе с дерьмом…»

Вот такая миниатюра. Вот такой цзюэцзюй. Про «кол справедливости» даже Мэн Хао-жаню не придумать. А мы, менты, по-другому и не умеем…

Но обо всем по порядку.

Перед тем, как произнести этот высокохудожественный монолог, я попросил Веселову посидеть в своей комнате и не выглядывать, даже если начнут разрушаться стены. Мол, оперативная работа не терпит чужих ушей.

Затем тихонько постучался в дверь соседа Кости и, когда он ее приоткрыл, так же тихонько провел правый по корпусу.

Когда корпус попытался подняться, я подцепил его двумя пальцами за ноздри и подтянул к себе.