Максим Есаулов - В темноте (сборник)

Игорь оторвался от раскрытого дела.

— Иду. Я кофеем в розыскном разжился.

— Отлично! Живем!

В темном кабинете вовсю трезвонил телефон. Максаков щелкнул выключателем, воткнул штепсель чайника в розетку и снял трубку.

— Да?

— Мишка, привет! — Приятный женский голос мелодично звенел серебряными колокольчиками. — Это Ира Радимова! Помнишь такую? Как жизнь? Как дела? Как работа?

С Иркой Радимовой они учились на одном курсе. Хищная, красивая девица, хорошо знающая, чего хочет, и умеющая добиваться своей цели. Последний раз он видел ее года четыре назад на встрече однокурсников, так что причина внезапного звонка не вызывала сомнений.

— Привет, Ириша, — он бросил шляпу на стол и, не раздеваясь, упал в кресло, — все нормально. Я сегодня дежурю. Давай к делу. Что стряслось?

Она помедлила только секунду.

— Миш, мне очень надо с тобой посоветоваться. Я подъеду, куда скажешь.

Максаков вздохнул. На сто пятьдесят однокурсников, тридцать одноклассников и многочисленных знакомых родственников и родственников знакомых он был единственным ментом. Со всеми вытекающими последствиями.

— Как тебе срочно? У меня дел…

— Мишенька! — по–лисьи заскулила она. — Мне сегодня, надо. Только минуточку. Когда скажешь.

Вошел Гималаев с бумажным кулечком и кружкой. Максаков жестом показал на чайник. Давай, мол, наливай.

— Подъезжай прямо сейчас. Пиши адрес.

Едва он повесил трубку, телефон снова заверещал.

— Алексеич, это я! — Андронов говорил на фоне других голосов. — Я в во семьдесят седьмом. У нас тут проблема…

Зазвонил прямой.

— Подожди, Стае! — Максаков сунул трубку Гималаеву. — Это Андронов. Узнай, чего там у него.

Он поднял дежурный.

— Отзвонись шефу. — Лютиков, похоже, зевнул. — Он ждет.

— Ладно. Как Лариса?

— Пришла в себя. Дал машину. Отправил.

Кофе остывал. Игорь озабоченно хмыкал в трубку. Григоренко не отвечал долго.

— Слушаю. — Похоже, он жевал.

— Максаков, Петр Васильевич.

— А–а. Ты это… — голос начальника был нетверд, — ты «трассу» проверил?

— Конечно.

Искусство нагло парить руководство за десять лет постигалось в совершенстве.

— Кто с главка проверял?

— Подполковник Иванов и майор Петров. Без замечаний.

— Молодец, я же вот знаю, что говорю. Держи меня в курсе.

— Обязательно.

Гималаев постукивал неповешенной трубкой о ладонь.

— Там вот какая проблема. Ковяткина пришла в себя и призналась, но следак боится до уличной ее задерживать — вдруг в отказ пойдет и у него получится незаконное задержание. А наши боятся ее отпускать — вдруг за ночь передумает.

— Так пусть сейчас проводит уличную. Кстати, а платье ее из унитаза? Что, на нем следов нет?

— Он не может сегодня. У него в ИВС патрульные сидят из сто семьдесят девятого, за превышение. Ему надо им обвинение предъявлять. Только завтра. А платье будет доказательством, только когда экспертиза скажет, что на нем кровь убиенной. Через месяц, в общем.

Максаков выругался.

— Дай трубку. Стае! Пусть в дежурке восемьдесят седьмого до утра держат. Только по рапорту с визой начальника МОБ? Пиши рапорт и вези сюда. Я сейчас тебе Владимирова пришлю.

Он хлопнул трубкой об аппарат, который тут же снова зазвонил.

— С каждым днем все больше посещает мысль, что все это никому не нужно, кроме нас.

— Ты только недавно догадался? — Гималаев усмехнулся.

Телефон продолжал надрываться.

— Да?!! Нет, мамуля, все нормально. Да, я все помню. Хорошо, в десять буду. Нет, мамочка, отвезти туда я никак не смогу. Дежурство сложное. Да, не волнуйся.

Тишина непривычно ударила по ушам. Максаков встал, скинул пальто на диван и, выйдя в коридор, поймал Толю Исакова.

— Найди Владимирова, пусть заберет Андронова из восемьдесят седьмого. Побыстрее.

Кофе совсем остыл.

— Добавь чуть–чуть и долей кипятка. — Гималаев щелкнул пальцем по толстой фаянсовой кружке.

Максаков махнул рукой.

— Устал?

— Да.

Он достал сигарету.

— Безумно устал. А знаешь отчего? От борьбы со своими. Чем я занимался целый день? С утра слушал бред руководства, потом пытался заставить работать оперов стопятки и ублюдка Размазкова, причем по черному, ограбленному СОБРом. Нормально? Затем убеждал работать Людку Хрусталеву, хотя ее–то я понимаю. Далее — гонял РУБОП с рынка, силой отнимал в гараже аккумулятор для служебной тачки, придумывал, что делать с убийцей, которую боится сажать прокуратура. Плодотворный день. Кстати, он еще не кончился.

Сигарета догорела до фильтра и обожгла пальцы. Он бросил ее в пепельницу и закурил новую.

— Наши молодые без пайковых получают половину зарплаты дворника, а они — офицеры криминальной милиции. Я, начальник отдела, получаю как уборщик производственных помещений на заводе. Десять лет оперативного стажа и пятнадцать рабочих часов в сутки. Никому мы не нужны. Я слышал выступление кого–то из правительства. «Не надо связывать возрастающую коррупцию в органах с уровнем зарплат сотрудников. Эта тема уже набила оскомину…» Твари. У них оскомина — у нас жизнь. «Правовое государство»! Оно у нас для всех, кроме потерпевших. Костюхина–упыря выпустили. Я давно потенциально готов к тому, что любого из наших злодеев выпустят. Мы возьмем Сиплого, а через месяц он постучится к нам в дверь. Мы: я, ты, Иваныч, Стае, Поляк, Толик, другие… Мы уйдем, умрем завтра, и никто не придет за нами. Поколение романтиков умерло. Все кончается. Денис и Маринка — исключение, но их сломают, затопчут, истребят, как истребили нас. Мы слишком независимы. Мы хотим не порядка, а справедливости, а это никому в нашем обществе не нужно. Уголовный розыск мертв, Игорь. Я это каждый день чувствую. Нас уже убили.

Кто–то постучал в дверь. Максаков не пошевелился. Кололо сердце. Безнадежная питерская зима заглядывала в окна черными зрачками. Гималаев задумчиво докуривал сигарету. Дым кольцами поднимался к потолку.

— Хуже всего, Михаил, — невозмутимо произнес он, — то, что мы, все понимая, завтра выйдем на работу и снова будем рвать жилы. Мы просто не умеем по–другому. И пока так будет, нас будут постоянно макать мордой в грязь.

Максаков улыбнулся.

— А давай дадим себе страшную клятву, что с завтрашнего дня забиваем на все и спокойно отбываем номер с девяти тридцати до восемнадцати? Бумажки, справочки и тэ дэ. А?

Гималаев затушил окурок и встал.

— Нельзя, — сказал он серьезно и направился к дверям.

— Почему?

Максаков потянулся. Вспышка ярости постепенно улеглась.

— Тогда получится, что у нас слабая воля, — грустно усмехнулся Игорь и отпер дверь.

«Прав!» — успел подумать Максаков за секунду до того, как облаченная в белоснежную песцовую шубу Ради–мова ароматным запахом магнолии ворвалась в кабинет, наполнив его мелодичным звоном своего голоса.