Николай Леонов - Трудно украсть бога

Покинув старый дом, полковник надолго остановился во дворе, изучая постройку снаружи. Итак, искомое увели у него прямо из-под носа. Причем увел кто-то, осведомленный о изысканиях Круглова ничуть не хуже его самого.

Простое рассуждение на эту тему приводило к неутешительному выводу. Кроме самого полковника, о последних находках были осведомлены немногие: сам Федор, но это был точно не он, да ему это было и не к чему, во-вторых, Маргарита. Опять-таки – это была не она, но ничто не мешало ей передать сведения некоему «грузному мужчине», который оперативно, допустим, на машине, проделал путь до Казани и оказался тут раньше Гурова. Мотив у Маргариты был, ведь она знала, что за ценность на кону. В-третьих, все бумаги теоретически могла прочитать соседка Круглова, пока они были у нее, или даже его сосед-алкоголик. Последний явно не смог бы это провернуть. А соседка не казалась способной на сложную интригу. Однако сбрасывать ее со счетов все же не стоило…

Про старообрядческое крестное знамение он тоже не забыл, но пока не знал, как к нему отнестись. Это мог быть как искренний жест, и тогда преступника нужно будет искать среди общины, так и специально продуманное действие, чтобы отвести подозрения в определенную сторону.

Можно было попытаться отыскать еще какие-нибудь следы этого таинственного «внука» здесь, в Казани, но Гуров не сомневался, что он уже давно убрался отсюда вместе со своей коробкой, содержимое которой хоть и неизвестно точно, но практически не подлежит сомнению, что там-то и находится пресловутая икона.

Посему полковник не стал терять времени и отправился прямиком на вокзал, обратно в город Петровск.

В ожидании поезда он успел сообщить Федору, что дело снова затягивается, а жене – что отпуск по-прежнему откладывается на неизвестное время. Вроде бы ничего особенного в этом не было, но полковнику было очень неприятно признавать свое, пусть и промежуточное, но поражение.

Дом Макара Ивановича встретил его неожиданной тишиной и покоем. Наивный старик оказался недостаточно дальновиден, чтобы уберечь свое сокровище, но больше это не было его заботой. Теперь это легло на плечи Гурова.

Открыв дверь, полковник почувствовал, что в доме что-то не так. Ощущение было отчетливым, но неопределенным. Все предметы оставались на тех же местах, на которых он их оставил. Пыль на полированной поверхности стола накопилась в должном количестве.

Гуров внимательно осмотрел все свои вещи, потом вещи старика, перелистал тетради дореволюционного сыщика – все было на месте. Не придумав больше ничего толкового, полковник отправился спать, тем более что время было уже позднее.

Мерный стук вытаскивал сознание из забытья, не давал провалиться в плавную, вязкую темноту, такую заманчивую… Стук прекратился, и все снова стало уплывать в благодатной тишине.

Новый звук. Он раздражал, его хотелось прекратить, заставить замолчать того, кто его издает. Кажется, это голос? Кто-то кричит, зовет его. Крик прекратился, только чтобы смениться прежним стуком. Черт!

Почему его не оставят в покое? Чем он заслужил это? В конце концов, кто и зачем там стучит? Так хотелось просто уснуть, отпустить себя в эту заманчивую тьму, где не нужно действовать, думать, принимать решения и даже чувствовать. Но стук не прекращался, и к нему снова прибавился голос. Теперь он уже четко понимал, что это именно голос – пронзительный, высокий, чертовски раздражающий. И зовущий. Нет, он не отпускает! Не дает ускользнуть отсюда. Придется разобраться с ним, и только потом…

Снова настала неожиданная тишина. На этот раз надолго, так что темнота снова подступила совсем близко и обняла его своими бархатными лапами, мягкими и успокаивающими. Однако полностью провалиться в эти объятия ему было не суждено.

Какие-то тихие звуки, потом голоса, которые неуклонно приближались, становились громче, наполняли все вокруг. Что-то происходило, кажется, его трясли, а может, и били по щекам. Сил отреагировать не было, хотя, честно говоря, хотелось что-нибудь сделать и прекратить эту возню.

Понять, кто это вокруг него, пока не удавалось. Люди какие-то знакомые, но лица были словно в тумане. А потом ему, кажется, сделали укол и вся эта кутерьма резко прекратилась.

Когда Гуров открыл глаза, рядом никого уже не было. Белый потолок и крашеные стены, а также характерный запах сразу давали понять, что он в больнице. Попытавшись пошевелиться, полковник сразу же выяснил, что еще слаб. Он постарался вспомнить, что с ним произошло, но в голове была какая-то мягкая вата вместо воспоминаний. Единственное, что отчетливо осталось в памяти, это то, что он лег спать. Потом была какая-то муть…

Ситуация прояснилась через несколько минут, когда в палату вошла Маргарита Воронцова. Она привычным жестом поправила очки и серьезно посмотрела на лежащего полковника сверху вниз:

– Как ты? Мне сказали, что все будет в порядке.

– Что произошло?

Гуров услышал свой хриплый и слабый голос. Говорить было трудно и даже как-то непривычно, будто он давно этого не делал.

– У тебя отравление газом, – ответила реставраторша. – В службе спасения сказали, что у тебя, вернее, у старика Круглова, газовая труба прохудилась. Пока тебя не было несколько дней. Твое счастье, что ты, когда вернулся, не пошел готовить. Они сказали, что тогда был бы взрыв. А так ты уснул и чуть не умер…

– Там кто-то был… Кто меня нашел?

– Это Валентина Михайловна. Она видела, что ты вернулся, и хотела зайти вечером, поговорить о чем-то. А ты не открывал и не отвечал, когда она звала. Она обеспокоилась и пошла за ключом. У нее остался запасной ключ еще с тех пор, когда тут жил старик Круглов.

– Там еще кто-то был.

– Да, кажется, еще кто-то из соседей. Они вызвали «Скорую» и вот… Если бы не она – утром бы тебя уже не откачали.

– Значит, говорят, что «просто старая труба»?

– А ты сомневаешься?

– Теперь я во всем сомневаюсь…

Снег валил уже несколько часов кряду. Замело все подворье и конца и края этому бедствию видно не было. Праскева покосилась на свою сегодняшнюю «находку». Ох и зря она затащила этого околевшего бродягу в дом! Но, с другой стороны, не бросать же его там замерзать окончательно. К тому же он умудрился свалиться прямо перед ее околицей.

Совесть и христианская добродетель не позволяли ей сделать вид, что ничего не происходит. Она увидела, что путник хоть и изможден, одежду имеет не нищенскую, а вполне сносную и из дорогих заморских тканей. В чем, в чем, а в тканях она разбиралась получше многих модниц. Ее к этому приучила работа. Праскева всегда неплохо шила и знатно вышивала дорогими нитками, еще пока жила у батюшки в девицах. После замужества ей долго было не до того, а вот как мужа не стало, так старое умение и пригодилось.