Игорь Алимов - Арторикс

Суть политической, с позволения сказать, доктрины «Рахиминизма» (по меткому выражению газеты «Вечерняя Абракадабра», «годящейся разве что бешеному псу под хвост»; как все же удивительно верно сказано!) состоит в отрицании. Рахиминисты отрицают существование соседнего с Тумпстауном города Винздора, как бы абсурдно это не звучало. Несмотря на самые обширные и оживленные дипломатические, торговые и прочие отношения между Тумпстауном и Винздором, рахиминисты заявляют, что Винздора попросту нет. Винздор, де, выдумка группы мошенников, пользующихся новейшими техническими средствами для одурачивания и околпачивания бедных доверчивых тумпстаунцев, а также и жителей окрестностей. Для полной ясности остается добавить, что и Аллен Д. Дройт, и Ю. Тальберг, и кн. Т. Тамура, и сам президент – «лица винздорского происхождения». Именно их и отрицают рахиминисты, называя «…мошенниками, одного поля корешками, грязными сутенерами – и того будет мало!» (газета «Передовой рахиминист».) Это смешно, но последний рахиминистический лозунг был: «За свободные выборы и Тумпстаун для тумпстаунцев».

Партия получила название по имени своего идейного отца – Рахим Хана, довольно известного торговца краденым и любителя в свободное от дел время покурить опиум в китайском квартале. Теперь этот выдающийся общественный деятель проводит частые многолюдные митинги и призывает соратников вооружаться против международных масонов, вроде г. Дройта. Указанный масон посетил лично один из таких митингов и даже потрудился отстрелить Рахим Хану какой-то из пальцев на правой руке. В ответ на это Рахим Хан объявил тотальную мобилизацию и призвал всех членов своей партии облачиться в черные кожаные одежды мести. Многие из них, стыдно сказать, даже в жару носят кожаные трусы! Сами понимаете, что ни о какой гигиене здесь речи не идет. («От них, pardon, несет,» – так сказала в свое время моя боевая подруга Лизетта Энмайстер. И зачем, спрашивается, она нюхала рахиминистов? Понюхать, что ли, больше некого?!)

– Ну их к черту, – произнес г. Дройт, затем осторожно, двумя пальцами поднял булыжник с пола и выбросил обратно в форточку. – Нет возможности спокойно обсудить накопившиеся дела! – Он ткнул пальцем в кнопку селектора связи. – Джереми, друг мой, вызови наряд, пусть очистят мой парк от этих типов… А мы поедем прогуляться, Дэдлиб. Тут некоторое время будет шумно.

Посреди проезжей части, прямо по курсу движения мерседеса г. шерифа кучно стояла толпа из пятнадцати-двадцати господ в кожаной одежде и ожесточенно потрясала плакатами самого разного содержания, среди которых особенно выделялись весьма художественные портреты моего спутника с подписью «Wanted».

– Опять нарушают порядок, – с отвращением заметил г. Дройт и, ничуть не заботясь о возможных жертвах, направил машину в самую гущу политических противников. – Не возникает ли у тебя ощущения, что рахиминисты как-то особенно активны в последнее время, а, Дэдлиб, дружочек?

– Честно говоря, нет, – отвечал я, поднося бутылку с пивом к губам. Машина подпрыгнула. Я поперхнулся. – Аллен, мы кого-то переехали… По мне так ничего особенного пока не происходит. Ну, митингуют, ну, камни нам в окна бросают, так это всегда было! – Машина подпрыгнула еще раз. Я достал сигареты.

– Конечно, конечно, ничего особенного, дружочек. – Г. Дройт посмотрел на меня: я вхолостую чиркал зажигалкой, а та подло не давала огня. – Вроде бы. Если отвлечься от того, что только на меня за две с половиной недели было совершено на пятнадцать покушений больше, чем в прошлый месяц… – Он поковырялся в жилетном кармане. – И у меня спичек нет… – Г. Дройт ударил по тормозам, распахнул дверцу, подцепил пальцем за кожаную майку одного из ближайших рахиминистов и притянул к себе.

– Огоньку не найдется?

Рахиминист рельефно икнул, вынул изо рта окурок и протянул г. Дройту.

– Спасибо, – поблагодарил последний, передал окурок мне и выбросил рахиминиста прочь. – Так о чем я, собственно? – продолжил он, захлопывая дверцу. – Давай пораскинем мозгом. Ты прекрасно знаешь, что у нас тут в последнее время творится. Знаю это и я. Но я знаю больше. – Он повернул машину направо и затормозил у обочины. – Поговорим здесь. – И г. Дройт ткнул пальцем в сторону бара на противоположной стороне улицы. Бар назывался скромно и со вкусом: «У герцога».

Мы подошли к грязному, отдающему активной политической жизнью зданию. Почти во всех окнах первого этажа присутствовали стекла, что даже было как-то удивительно, а простенки между окнами сплошь покрывали замысловатые графитти самого разнообразного, но, несомненно, политического содержания, в которое не хотелось вникать.

Мы с Дройтом заняли отдельный кабинет, и я сходу потребовал бутылку доброго виски, содовой, а также ведерко льда, после чего, усевшись в тени похожего на фикус растения, мы огляделись и прислушались. За стеной кто-то задумчиво, но неразбориво мычал. Пел, наверное. А может, певца просто тошнило. Я смахнул со стола тараканов и крошки.

– Да, – констатировал г. Дройт, брезгливо дотронувшись пальцем до фикуса. – Прелестное место. Никогда тут не бывал. А ты зачем виски-то заказал, а, дружочек?

– Ну так… для вида. Надо же что-то заказать, верно?

Вошел официант, внес виски и лед. Расставил стаканы и удалился.

– А зачем ты заказал столько льда? – спросил г. Дройт, задумчиво заглядывая в ведро.

– Ну так… мало ли что может понадобиться во время частной беседы, – ответил я. – И потом: некоторые извращенцы кладут лед в виски. Или, если описывать этот душещипательный процесс до конца, кладут в стакан полно льда, а потом капают туда виски и заливают все это содовой.

Дройт удивленно хмыкнул, вытащил кисет и принялся набивать трубку.

– Я тоже слышал о подобном. И, представь себе, дружочек, даже пару раз видел. Феноменально. Пусть так виски рахиминисты пьют. С них станется… Эй! Кто-нибудь!

В ответ на этот несложный в общем-то зов из-за портьеры появилась нечистая рожа с драматическим синяком под глазом. Здоровое око рожи излучало очевидную злобу.

– Сэмивэл, дружочек, кто это к нам пожаловал? Разве мы его звали? – поднял брови г. Дройт. Я привстал, сгреб вошедшего за шиворот, осмотрел и тут же отодвинул подальше: от субъекта шла редкостная вонь.

– Вряд ли, – отвечал я. – Эй, мужчина, вы чьих будете?

Субъект замахал вхолостую кулаками:

– Ы-ы-ы! Гады-ы-ы-ы!!! – с затруднением неслось сквозь редкие его зубы.

– Дебил какой-то, – заключил я, отодвигая агрессора так далеко, насколько позволяла рука. – И сильно пахнет.

– Нет, Сэмивэл, тут все гораздо серьезнее, – разъяснил проницательный г. Дройт. – Он у нас рахиминист. – При последнем слове в здоровом глазу схваченного загорелся безумный огонь партийной радости.