Леонид Замятин - Эффект «домино»

— Почему ты так решил?

Нужно было видеть мученическое выражение его лица. Но происходившая в нем внутренняя борьба не вылилась в поток каких-то откровений, он произнес лишь единственное слово:

— Интуиция.

Неопределенность разговора нервировала. Когда человек колеблется: говорить или не говорить, — любое неосторожное слово или даже жест подвинут его в сторону замкнутости.

— В общем… — Чегин замялся, вновь на лице приступ мучений, причина которых мне не ясна.

— В общем, я так, на всякий случай, высказал соображения, вдруг потом пригодятся, — Чегин резко поднялся. — Не буду больше задерживать.

И, словно испугавшись, что я могу его остановить, поспешил к двери, рывком открыл ее и исчез.

Странный визит озадачивал. Я хмыкнул, пожал плечами и начал торопливо собираться.

У входа в закусочную валялся пьяный. Из приоткрытых дверей несло кислым пивом. Внутри — знакомые лица, от бармена до завсегдатаев этого далекого от фешенебельности увеселительного заведения.

Осведомитель находился уже здесь. Он цедил хмельной напиток и бросал косые взгляды на входивших. Увидев меня, закричал:

— Вадя, мать твою, куда ж ты запропастился?

Произнесенная им фраза наверняка должна была показать окружающим наши дружеские отношения, хотя понятно, что вместе с матом из него вылетела толика той неприязни ко мне, что постоянно копилась в нем.

Взяли по стопке водки и по кружке пива. Чокнулись, выпили. Поморщившись, закусили килькой. Обычно у нас разговор вкатывался в деловую колею безо всяких понуканий и раскачки. Правда, на сей раз, скроив мину услужливости, он начал издалека, но я, не перебивая, все равно вслушивался в его речь. И вдруг догадка отсекла меня от действительности — невнятно зазвучал голос осведомителя, поутих шум в помещении. Посланное, словно свыше, озарение подсказало, ради чего приходил Пашка Чегин. Он просто хотел поведать мне тайну той ночи. И наверняка не только поведать, но и спросить совета: как поступить дальше? Но почему пришел ко мне, а не к Алешину? И почему именно сейчас, а не раньше? Впрочем, вопросы не так уж и сложны. Алешин поверил в его непогрешимость, и он не решился огорчить его, по-видимому, сочтя, что правда, доведенная до друга через третье лицо, окажет менее болезненное воздействие. А к раскрытию тайны его подтолкнула смерть Макарова: никто теперь над ним не стоял, и он волен распоряжаться собственной жизнью, как заблагорассудится. Попытка не получилась, возможно, даже из несколько прохладного отношения к нему. Надо подтолкнуть его к раскаянию, поддержать, приободрить. Он явно находился в состоянии депрессии, где понятия «жизнь» и «смерть» равнозначны.

— Ты чего, Андреич? Тебе плохо? — услышал я голос осведомителя, возвративший меня в действительность.

— Нет-нет, продолжай, — я взялся за кружку с пивом.

— Так вот и говорю, бабенка-то, по слухам, в свое время челночила и в Турцию, и в Польшу, и в Финляндию, — продолжал осведомитель. — Так что на хате у нее было чем поживиться. Работали, конечно, по наводке, но действовали не нахрапом, а исподволь обхаживали ее.

— Давай поконкретнее, — терял я терпение, ибо внутри засела мысль о Пашке Чегине.

— Можно и поконкретнее, — он отхлебнул пива и, подавшись ко мне, проговорил: — Труп-то где обнаружили? В постели. Только приласкали, бедненькую, и задушили.

— Кто задушил? — подгонял я медленно говорившего осведомителя.

— Известно, игравший роль любовника.

— Не тяни кота за хвост, если знаешь фамилию убийцы, то выкладывай.

— Убийца он иль не убийца — это уж вам решать. Могу сказать одно: последнее время возле нее ошивался ваш, ментовский, и, кажется, опер.

Я выстрелил в него злым взглядом, и не потому, что он сделал кивок в сторону кого-то из наших, раздражала его медлительность.

— Не смотри на меня так, начальник, говорю то, что знаю. Она же долларами спекулировала, капитал себе баснословный нажила, а он у нее вроде «крыши» был, чтобы крутая братва к ней не особенно совалась.

— Откуда все известно?

— Так какая баба утерпит, даже под страхом смерти, чтобы не поделиться с подругой или соседкой радостью. Вот, мол, у меня Леша есть, клевый кореш, да еще в милиции работает. Ведь разорвет бабу от счастья, надо, чтобы ей другие позавидовали. Может, она под грифом «секретно» радостью делилась, но ведь нет на свете женщины, которая чужую тайну при себе удержала бы. Вот слушок и до меня докатился.

— Еще что? — я посмотрел на часы: время обеденное и едва ли сумею отыскать по телефону Алешина.

— Все. Остальное сами раскручивайте.

— Ладно. От имени министра внутренних дел выражаю благодарность.

— Если министр узнал бы о нашей сделке, он погончики с вас спорол бы, — на лице осведомителя появилась ехидная ухмылка.

— Вот и оберегай мои погончики, а то они с плеч, а ты — в зону.

— Понятно. Служу трудовому народу, — он поднес руку к виску.

— Служи, служи, тебе еще долго служить ему. Ну, бывай! — не захотел я тратить время на пустословие.

— Подожди, — задержал он меня за рукав куртки. — Дело есть. Там у вас, в изоляторе, мой подельник парится. Ну, ни за что взяли его на центральном рынке. Ну, подумаешь, черных околпачил. Так это ж святое дело, мы как бы государственную независимость России охраняем от их посягательств. Тем более выигранных денег при нем не нашли, он успел их уже передать, а слова пострадавших — это поклеп на российскую действительность. Так что просьба: пособи парню, пострадавшему за наши общие интересы, помоги из изолятора вызволить.

— Попробую, — пообещал я. — Если только за ним, кроме соблюдения державных интересов, больше ничего не числится. Да, и еще: за Лешу, конечно, спасибо, но возле нее, по сведениям, еще один крутился, по имени Кеша. Так что пособирай о нем информацию. Он где-то в игорном бизнесе вращается, хотя этот факт требует уточнения.

— Как скажешь, начальник, так и будет, — и он одарил меня своей неприветливой улыбкой.

В кабинете Алешина трубку не брали. «Вымерли, что ли?» — злился я, хотя и понимал, что обитатели тесноватого помещения в прокуратуре могли находиться на местах очередных уголовных деяний. Так я периодически накручивал диск телефона в течение часа, пока в трубке не раздался долгожданный щелчок и моего слуха не коснулся столь желаемый мною голос, но, увы, слишком безрадостный.

— Ты где хлыщешь? — насел я на Алешина.

— Дела, — буркнул он в ответ.

— Паша Чегин к тебе по утрянке не заглядывал?

— Нет.

— А ко мне вот приходил, и, кажется, с каким-то покаянием, только почему-то не решился начать его. Ты не знаешь, где он сейчас, а то у него уж слишком угнетенный вид?

— Знаю. Сидит у вас, в областном следственном изоляторе.