Юрий Ребров - Все золото Колымы

И вот снова напротив меня возвышается Ванилкин. Прошло немало дней с тех пор, как мы виделись в последний раз. Он заметно похудел и к тому же несколько дней не брился.

Я неторопливо раскрываю папку, перебираю бумаги, нарочно перекладываю с места на место фотографию Барабанова. Понятно, Ванилкину не видно, что это за снимок в папке следователя. Он крутит шеей, будто ему тесен воротничок рубашки, но фотографию разглядеть ему все же не удается.

— В предыдущий раз, Ванилкин, вы говорили о способе хищения вами золота, но ничего не сказали о своем сообщнике...

— Так я же один, гражданин начальник.

— Наши товарищи проверили ваши показания. Разговаривали, между прочим, с вашей невестой. — Ванилкин вновь принимается вытягивать шею. — Успокойтесь, это не она! А потом мы познакомились с Константином... — Я медлю. Смотрю внимательно на сидящего напротив человека, потом на протокол, словно разыскивая фамилию, которую запамятовал. — С Константином Перфильевичем Барабановым. Поговорили с ним...

— Так его ж там сейчас нет, — не выдерживает Ванилкин.

— А я и не говорю, что он там. — Кое-чего я добился. «Баскетболист» явно растерян. Как и в аэропорту при задержании, он начинает потеть, и даже дыхание у него становится прерывистым, будто поднялся на десятый этаж без лифта. Своим ходом. — Кстати, не старайтесь так усиленно: это портрет вашего дружка. А теперь я даю вам возможность подумать до следующего утра и постарайтесь вспомнить, как все было на самом деле.

Когда конвоир уводит Ванилкина, тот кажется ниже ростом. Я захлопываю папку и аккуратно завязываю голубые тесемки. Вроде ошибки не было: Ванилкин не скоро придет в себя — это точно. Прав ли я, что отпустил его и не продолжил допрос? По-моему, прав. Сейчас бы он начал петлять, придумывать на ходу, а потом, ожесточившись, мог замолчать. Бывало и такое... Другое дело теперь. Ванилкин тугодум, но и он за ночь в состоянии сообразить, что Барабанов не станет играть в молчанку, попав в милицию...

Николай Васильевич сам зашел ко мне в кабинет и положил передо мной ничем не примечательный листок, вырванный из школьной тетради. Впрочем, непримечательным он казался лишь первые секунды, пока я не прочитал, что на нем написано.

Вкривь и вкось разбегающиеся буквы — такой почерк, утверждают графологи, бывает у людей слабовольных, легко попадающих под чужое воздействие. Что касается Ванилкина, то его почерк весьма точно отвечал характеру хозяина.

Начальнику главного управления милиции

от следственного

Ванилкина Александра Власовича

Я осознаю свою вину совершения преступления, желаю своим чистосердечным признанием помочь следствию раскрыть преступление и всех участников. Этим я хочу, чтобы больше преступлений не совершалось.

Прошу вызвать меня на допрос.

— Вот видите, Комаров, а вы волновались. Продолжайте в том же духе! — И полковник, бросив очередной неодобрительный взгляд на портрет актера Баниониса, вышел из кабинета.

Ванилкин зарос пуще прежнего, но сегодня он не кажется подавленным. Входит в кабинет решительно, на секунду останавливается на пороге, щурясь от яркого солнца. Нет, сегодня он не собирается молчать. Я прикидываюсь немного безразличным: пусть думает, что своим признанием в первую очередь помогает себе. Вообще-то, так оно и есть. Во всяком случае, в настоящий момент я так полагаю. И как это мы еще два дня назад могли с Вовкой прийти чуть ли не в отчаяние! Тогда казалось — впереди ни огонька, ни малейшего просвета. Сплошной мрак.

— Садитесь, Ванилкин! Мы получили ваше заявление и готовы выслушать, — говорю, а сам перебираю разные ненужные бумаги. Так, мне кажется, я выгляжу внушительнее: мол, занятый человек, других дел выше головы, а тут приходится тратить драгоценное время попусту. Ванилкин, конечно, ожидал другой встречи. Он снова чувствует неуверенность и начинает пальцем стирать невидимое пятно на зеленом сукне моего стола.

— Так я вас слушаю.

— Осознаю свою вину, желаю своим чистосердечным признанием...

— Это вы уже написали в заявлении. Продолжайте.

— Не один я воровал это проклятое золото. Все Костька! Кругом он виноват... Пришел однажды и говорит, вечером дело было: «Дурак ты, — это он мне, — все думаешь, где бы грошей заработать побольше, чтобы к себе в Подольск принцем приехать. А сам по деньгам ходишь. У тебя ж под ногами все золото Колымы и Чукотки». А я ему и правда жаловался, что денег маловато зарабатываю...

— Не так уж мало, Александр Власович, в месяц до четырехсот рублей выходило. Вот у нас справка из бухгалтерии имеется.

— Так, гражданин следователь, разве их когда хватает? Всегда кажется, что мало. А Костька говорит: «Охота тебе ишачить по пятнадцать часов в сутки, когда можешь денежки запросто лопатой загребать». Ну а потом он обрисовал свой план. Мне, значит, надо было только не зевать и во время демонтажа гидроэлеваторов прятать металл...

— Это вы уже показывали.

— Так это же правда, гражданин следователь... А все остальное, как ее — реали-за-цию... — Ванилкин подчеркнуто выговаривает это слово, — Константин брал на себя. «Нужных людей, говорит, в столице пруд пруди! Сбыть «рыжье» — пара пустяков!»

— И вы согласились?

— Ну а как же не согласиться? Риска-то, мне думалось, никакого. Так мне Костька внушил. Дурак был, конечно, что поверил... А как там сейчас Нинка? Небось уже все знает про меня?

— Об этом мы поговорим позже. А пока продолжайте.

— Наскреб я, как Костька велел, металла и весной махнул в отпуск. А он за мной следом, через несколько дней. Нашел его, как и договаривались, в гостинице «Алтай». Сначала приехал без золота. Дома оставил на всякий случай... Ну, он ругаться стал, а потом даже похвалил. «Правильно, сказал, без него разведку проводить спокойнее!» И поехали мы на Центральный рынок. Там Костька подошел к одному чернявому, торговавшему персиками, и прямо так и предложил: «Есть золото... Можем продать». Тот посмотрел по сторонам и говорит: «Зачем же так громко о делах разговаривать? Отойдем в сторону, дорогой!» О чем они там шептались, не знаю, врать не буду. Потом Костька мне сказал: «Покупатель предложил за полкилограмма «рыжья» два с половиной куска». Только не склеилось это дело...

— Чего же так? Дешево, что ли?

— Да нет, цена-то подходящая. Только он условие ставил — ехать с ним к друзьям в Ростов. Рискованно было! Зарезать этим друзьям — как два пальца оп и сать. Уголовный мир!

— Это уж точно, Александр Власович, спорить не приходится: попали вы в самый что ни на есть уголовный мир!

— Так выбирать, гражданин следователь, не из чего было. Пошли мы, значит, с рынка. Гуляем по Москве. Проходим мимо Курского вокзала. И тут Костька увидел палатку для чистки обуви и говорит: «А не привести ли себя в порядок? Чтобы в штиблетах солнце отражалось! А заодно и справочки наведем. Чистильщики — народ полезный, все видят, все знают».