Энн Перри - Невидимка с Фэрриерс-лейн

Томас негодующе посмотрел на жену.

– Шарлотта, сейчас не время жалеть себя! Люди не перестают влюбляться оттого, что им пятьдесят или шестьдесят, да сколько угодно лет!

– Нет, перестают!

– Тогда скажи, когда ты намерена перестать любить меня? Когда тебе исполнится полсотни?

– Но это совсем другое дело, – возразила Шарлотта.

– Нет, не другое. Иногда с возрастом мы становимся осторожнее, потому что больше знаем о грозящих нам опасностях; но чувствуем мы так же, как прежде. Почему же твоя мать не может влюбиться? Когда тебе исполнится пятьдесят, Джемайма будет считать тебя старухой, такой же статичной, как три кита, на которых стоит мир, потому что ты для нее именно такая опора, другой она никогда не знала, и эта опора по-прежнему будет внушать ей чувство безопасности и своего определенного, устойчивого места в мире. Но ведь ты-то останешься той же самой женщиной, что и сейчас, столь же способной чувствовать негодование, гнев, так же смеяться, сердиться, совершать глупости и так же любить.

Шарлотта яростно захлопала глазами. Сейчас она расплачется, и это очень глупо с ее стороны, но она ничего не может с собой поделать.

Питт положил свою руку на ее. Пальцы у жены были неподвижны. Она отодвинулась и спросила, тяжело дыша:

– Но что мне делать с ней? Если Джошуа убил Кингсли Блейна, не говоря уж о судье Стаффорде и бедняге Патерсоне, значит, он так опасен, как только может быть опасен человек! Он не задумавшись убьет и ее, если почувствует, что она представляет для него угрозу, – Шарлотта зашмыгала носом. – А если он не убивал, то каким образом я могу помешать ей вести себя так по-дурацки? А люди именно так и ведут себя, когда влюбляются. Значит, я должна как можно скорее ее разубедить. Мне надо рассказать ей обо всех его недостатках. Она не может выйти замуж за Филдинга, даже если он совершенно не виноват, – Шарлотта яростно затрясла головой, – даже если сделает ей предложение, чего он, конечно же, не сделает.

– Если он сделает ей предложение, ты не станешь вмешиваться, – твердо и даже жестко ответил Питт, что крайне изумило ее.

– Не стану? – запротестовала она. – Но, Томас…

– Не станешь, – повторил он. – Шарлотта, я расскажу ей все, что нам известно об этом деле, – но лишь через несколько дней, когда взвешу все обстоятельства и получу новые доказательства. И тогда она примет свое собственное решение относительно того, что ей следует делать.

– Но, Томас…

– Именно так! – Его теплая ладонь тяжело придавила к столу ее руку. – Я знаю, что ты собираешься ей сказать, но ничего хорошего из этого не получится. Дорогая, скажи, когда влюбленные слушались своих родных? Чем больше ты будешь ей доказывать, как он опасен, как неприемлем, неподходящ и недостоин ее и все, что только придет тебе в голову, – тем больше она будет стремиться быть ему преданной, не слушая голоса рассудка.

– Послушать тебя, так она просто глупа!

– Не глупа, а влюблена.

Шарлотта бросила на него яростный взгляд. Слезы щипали ей глаза.

– Тогда тебе лучше поскорее узнать, не он ли убил Кингсли Блейна… Но если это не он, тогда кто?

– Не знаю, но думаю, что Девлин О’Нил.

Царапая пол, Шарлотта резко отодвинула стул и встала.

– Тогда я собираюсь узнать об этом все, что можно. – Она часто задышала. – И не смей мне говорить, что я не должна этого делать. Я буду очень осторожна. Ни у кого не возникнет ни малейшего подозрения, почему меня все это интересует или что сама я подозреваю кого-то не то что в преступном, а даже просто в аморальном поступке.

Прежде чем муж успел возразить, она быстро вышла из кухни, взбежала вверх по лестнице и стала придирчиво осматривать свой гардероб в поисках платья, подходящего для визитов к Кэролайн, Клио Фарбер, Кэтлин О’Нил или к кому угодно, кто мог бы помочь в разгадке тайны Фэрриерс-лейн.

На самом деле Шарлотте ничего не удалось предпринять в последующие два дня, и все устроилось лишь с помощью Клио Фарбер, да и то с большим трудом. Это был небольшой заговор. Клио пригласила Кэтлин О’Нил в Британский музей – место, которое так любила посещать и Ада Харримор. Такие посещения давали ей возможность медленно расхаживать по залам – а ее здоровье было еще превосходным, – болтать, сплетничать, оглядывать с ног до головы других дам, в то же время чувствуя, что она просвещает свой ум без всяких обязательств перед людьми, которых нужно в свою очередь приглашать к себе. Можно также одеваться по своему усмотрению, приходить когда заблагорассудится и уйти, когда вдосталь насмотришься. Другими словами, посещение музея прекрасно соответствовало всем сложным и тонким правилам и ограничениям общественных условностей и этикета.

Клио сообщила Шарлотте, что все устроено, и та «совершенно случайно», точно без четверти три пополудни, наткнулась на Аду и Кэтлин в Египетском зале, явно обрадованная и удивленная. Она хотела сначала пригласить с собой Кэролайн, но передумала, так как сомневалась в своей способности скрыть от матери, что Аарон Годмен неповинен в убийстве Кингсли Блейна, и вытекающее отсюда опасение, что убийцей мог быть Джошуа. Что касается Девлина О’Нила, то это совсем другое. Шарлотте нравилась Кэтлин, и она будет огорчена, если окажется, что ее муж виноват в убийстве, однако с этим огорчением ее искусство притворяться справится вполне.

– Как чудесно увидеть вас снова! – воскликнула Шарлотта, удивляясь ровно настолько, чтобы удивление не показалось чрезмерным. – Добрый день, миссис Харримор. Надеюсь, вы чувствуете себя хорошо?

На Аде Харримор был темно-коричневый туалет с соболиной отделкой и шляпа, которая считалась в высшей степени элегантной два сезона назад и с тех пор была переделана так, чтобы замаскировать ее двухлетнюю давность.

– Не люблю зиму, но чувствую себя вполне хорошо, благодарю вас, – ответила Ада с видимой благосклонностью. – А вы, мисс Питт?

– Очень хорошо. Благодарю. Я согласна, что холод может доставлять массу неприятностей, но, знаете, не думаю, что мне хотелось бы жить в таком жарком климате, как в Египте. – И очень сосредоточенно стала разглядывать предметы искусства, выставленные в витрине перед ними: медные орудия труда, глиняные сосуды, прекрасные черепаховые ожерелья с ляпис-лазурью. Ее особенное внимание привлек маленький стеклянный кувшин. – Такие вещи заставляют задуматься над тем, как жили люди, которые могли создавать их и использовать в быту! – воскликнула она с энтузиазмом. – Как вы думаете, они очень отличались от нас или их чувства были, в сущности, те же?

– Совершенно другие, – решительно заявила Ада. – Они же были египтяне, а мы – англичане.

– Да, национальность влияет на обычаи, одежду, дома, пищу. Но неужели вы думаете, что это меняет образ чувств и кодекс ценностей различных людей? – спросила Шарлотта с наивозможной для себя вежливостью. Вопрос был задан беспечно и наивно, и ее удивили и страстность, и быстрота, с которыми Ада отреагировала на него. Шарлотту даже обеспокоило нечто, промелькнувшее по лицу старой леди. Это была не только излишняя и не желающая никаких перемен категоричность; выражение ее лица было сродни страху, как будто в самой чужеродности давно умерших людей заключалось нечто опасное.