Энн Перри - Невидимка с Фэрриерс-лейн

– А что судья Стаффорд хотел от вас, мистер Джеймс? Извините, что спрашиваю, но сам он не может ответить на этот вопрос, а мне это необходимо знать, чтобы выяснить, кто мог его убить.

– Во многом то же, о чем спрашиваете вы, инспектор. И сожалею, что я не мог ничем ему помочь, как сейчас не могу помочь вам. Мне известно только то, что было известно тогда, во время процесса.

– Это все? Вы уверены?

– Ну, – Джеймс чувствовал себя не в своей тарелке, но не делал попыток уклониться от вопроса. – Он расспрашивал меня про Мургейта – тот был поверенным и консультантом Годмена – о его репутации и тому подобном. – Вид у адвоката был смущенный. – Бедняга Мургейт с тех пор довольно сильно сдал. Не знаю почему. Но он совершенно дееспособен и сейчас, а тогда славился как прекрасный профессионал.

– Но, подобно вам, он верил, что Годмен виновен.

Лицо Джеймса потемнело.

– На основании имеющихся доказательств, до сих пор не оспоренных, мистер Питт, нельзя было прийти к иному заключению. Да и у вас самого нет ничего, что опровергло бы те доказательства. Понятия не имею, кто убил Стаффорда или Патерсона. Я согласен, что их смерть каким-то образом связана с делом на Фэрриерс-лейн, но не имею представления, каким именно. А вы?

Это прозвучало как вызов.

– Нет, – тихо ответил Томас. – Еще нет, – он немного отодвинулся на стуле. – Но собираюсь это узнать. Патерсону было всего тридцать два, и я намерен выяснить, кто его повесил и почему.

Он встал. Джеймс тоже поднялся, все еще сохраняя любезный вид, и протянул руку.

– Желаю удачи, мистер Питт. Надеюсь услышать о ваших успехах. Всего хорошего.

– Только еще одно, – поколебался Питт. – Годмена жестоко избили во время пребывания под стражей. Как это случилось, не знаете?

Гримаса отвращения исказила черты Джеймса.

– Он сказал мне, что его избил один полицейский. У меня не было на этот счет никаких доказательств, но я ему поверил.

– Понимаю.

– Понимаете? – Слова адвоката опять прозвучали как вызов, но на этот раз в голосе Джеймса послышалось раздражение. – Я не упомянул об этом в ходе судебного разбирательства, потому что не смог бы ничего доказать, и это еще больше настроило бы присяжных против подсудимого, который якобы клевещет на силы правопорядка, а таким образом, пусть косвенно, это повлияло бы и на общество в целом. Кроме того, это никак не могло повлиять на сам факт убийства, – на щеках Джеймса появились два красных пятна, – и изменить суть приговора.

– Да, мне это известно, – ответил Питт. – Я просто хотел выяснить, вот и все. Это мне кое-что объясняет в отношении к нему Патерсона.

– А это Патерсон его избил? – требовательно спросил Джеймс.

– Скорее всего.

– Чудовищно! Однако вы, наверное, сразу же подумали об акте мести?

– Но не со стороны Тамар Маколи. Она не смогла бы убить Патерсона таким образом. Это должен был быть человек, обладающий немалой физической силой.

– А с помощью Филдинга? Нет?.. Ну что ж, это тем не менее версия, которую вам следует обдумать. Спасибо за откровенную беседу, инспектор Питт. Всего хорошего.

– Всего хорошего, мистер Джеймс.

Томас доложил обо всем Мике Драммонду – не потому, что ожидал услышать его суждение и получить определенную помощь, но по долгу службы.

– Делайте, что сочтете нужным, – ответил тот, рассеянно глядя на то, как барабанит в окна дождь. – Как ведет себя Ламберт? Вам с ним трудно приходится?

– Нет, – пожал плечами Питт, – бедняга слишком сильно потрясен смертью Патерсона.

– Да уж, ужасное ощущение, когда твоего подчиненного убивают, – процедил Драммонд. – Вы еще не испытали его, Питт, а если бы знали, что это такое, то еще больше сочувствовали бы Ламберту, уверяю вас. – Он все смотрел на бурные ручьи дождя, стекающие по окну. – Вы испытывали бы горе, сомнение в своих силах и даже чувство вины. Вы тщательно перебирали бы в памяти все, что говорили или делали, и искали бы неточность в ваших приказаниях или недосмотр, пытались бы решить, что можно было сделать иначе – и тогда ничего бы не случилось. Вы лежали бы без сна, мучились и даже сомневались в своих способностях командовать другими людьми.

– Но я другими людьми не командую, – ответил Питт с тонкой насмешкой, не потому, что для него это было важно, но потому, что почувствовал какую-то усталость в голосе Драммонда. Боль Ламберта он воспринимал как свою собственную.

– А что говорит врач медицинской экспертизы? – спросил Драммонд. – Повешение, как и следовало ожидать?

– Да, – осторожно ответил Питт, – просто повешение как причина смерти.

Драммонд наконец повернулся, нахмурившись.

– Что это значит «просто повешение»? Этого достаточно, чтобы человек умер. Чего вы еще ожидали?

– Яд, удушение руками, удар по голове…

– Чего же ради, Боже милосердный? Вряд ли нужно сначала отравлять человека, для того чтобы потом его повесить!

– Но вряд ли вы будете стоять спокойно, пока кто-то накидывает вам на шею петлю, закрепляет ее на потолочном крючке для люстры и вздергивает вас повыше?

На лице Драммонда попеременно отразились понимание, гнев, раздражение на самого себя и затем любопытство.

– А руки и ноги у него были связаны?

– Нет, ничего похожего. И это также требует объяснения, правда?

Драммонд нахмурился еще больше.

– Что вы собираетесь делать? Наверное, надо что-то предпринять. Ко мне опять приезжал помощник комиссара. Никто не хочет, чтобы расследование чересчур затягивалось.

– Вы хотите этим сказать, что никто из начальства не желает снова обращаться к делу на Фэрриерс-лейн? – спросил с горечью Питт.

Лицо у Драммонда приобрело жесткое выражение.

– Конечно, нет. Оно все еще очень болезненно.

– Я прослежу все последние дни жизни Патерсона с того самого времени, как опрашивал его.

– Дайте мне знать, если будут новости.

– Да, сэр, непременно.

Ламберт почти совсем ему не помогал. Как и сказал Драммонд, он все еще находился в шоковом состоянии от того, каким образом погиб его подчиненный. Старший инспектор допросил всех в меблированных комнатах, каждого встречного на улице, тех, кто работал вместе с Патерсоном или был с ним лично знаком. Тем не менее он нисколько не приблизился к разгадке тайны.

Однако Ламберт подробно рассказал Питту, что Патерсон делал в последнюю неделю своей жизни, какие служебные дела вел, и после утомительного свед е́ ния воедино различных свидетельств о времени, местонахождении и прочем Питт понял, что в расследовании существуют многочисленные пробелы, когда никто не знал, где Патерсон находился в это время. Питт догадывался, что как раз тогда-то он и занимался своим собственным расследованием убийства на Фэрриерс-лейн.