Элизабет Джордж - Великое избaвление

— Из Ричмонда приехали полицейские. Все произошло очень быстро. Они… они забрали Роберту.

— Этого следовало ожидать. Она призналась в убийстве, — произнесла Хейверс, поднимаясь со своего места и отходя к окну. Жесткая интонация ясно давала понять, что с точки зрения сержанта полицейские напрасно тратят время на беседу с глупым стариком. Им следовало давно уже мчаться на север, к месту события.

— Многие люди ложно обвиняют самих себя, — заметил Уэбберли, взмахом руки приказывая сержанту вернуться на место. — У меня скопилось уже двадцать пять признаний в убийствах, совершенных нашим Потрошителем.

— Я только пытаюсь напомнить, что…

— Об этом поговорим позже.

— Роберта не могла убить своего отца, — продолжил священник, воспользовавшись паузой. — Это просто невозможно.

— В семье и такое случается, — мягко возразил ему Линли.

— Но вы забываете про Усишки!

После столь странной реплики, которая самому священнику, по-видимому, казалась вполне ясной и разумной, воцарилась тишина. Никто не отваживался заговорить или даже взглянуть в лицо собеседнику. Тяжелое, затянувшееся молчание нарушил Уэбберли.

— Иисусе, — проворчал он, резким движением оттолкнув свой стул от стола. — Прошу прощения, но… — Он направился к бару в углу кабинета и вынул из него три бутылки.

— Виски, херес, бренди? — предложил он всем присутствовавшим.

Линли мысленно вознес благодарственную молитву Бахусу.

— Виски! — отозвался он.

— Вам, Хейверс?

— Мне не нужно, — сурово отвечала она, — я при исполнении.

— Разумеется. Что вы будете пить, святой отец?

— Ох, вот если бы глоточек хереса…

— Стало быть, херес. — Уэбберли быстро выпил, налил себе еще и вернулся к столу.

Теперь каждый задумчиво смотрел в свой стакан, словно гадая, кто же первым задаст вопрос на этот раз. Наконец на это отважился Линли, предварительно увлажнив нёбо отборным благоуханным виски.

— Усишки? — повторил он.

Отец Харт кивнул в сторону разложенных на его столе бумаг.

— Разве об этом не упоминается в отчете? — жалобно спросил он. — Не сказано о собаке?

— Да, здесь упоминается о собаке.

— Это и был Усишки, — пояснил священник.

Здравый смысл вновь одержал победу. Все вздохнули с облегчением.

— «Пес был найден убитым в хлеву рядом с Тейсом», — вслух зачитал Линли.

— Вот именно! Теперь вы понимаете? Вот почему мы все убеждены в невиновности Роберты. Не говоря уж о том, как она была предана отцу, нельзя забывать про Усишки. Она бы никогда не причинила вреда этой собаке. — Отец Харт торопливо подбирал как можно более убедительные слова. — Этот пес сторожил ферму, он жил в их семье с тех пор, как Роберте минуло пять лет. Конечно, он уже одряхлел, видел плоховато, но никому и в голову бы не пришло избавиться от такой собаки. Его знала вся деревня, мы все его баловали. Днем он обычно приходил в церковный двор, к Найджелу Парришу, и валялся на солнышке, слушая, как Найджел играет на органе — он наш церковный органист. А порой пес заходил на чай к Оливии.

— Он ладил с селезнем? — с серьезным видом уточнил Уэбберли.

— Как нельзя лучше! — радостно отозвался отец Харт. — Усишки прекрасно ладил с каждым из нас. Но за Робертой он следовал по пятам, куда бы она ни пошла. Вот почему, когда арестовали Роберту, я понял, что надо что-то делать. И я поехал к вам.

— И вы поехали к нам, — подхватил Уэбберли. — Вы нам очень помогли, святой отец. Полагаю, инспектор Линли и сержант Хейверс выяснили все, что им требовалось. — Он поднялся на ноги и распахнул дверь своего кабинета. — Харриман!

Пальцы, выстукивавшие морзянку на клавиатуре компьютера, прекратили свой бег. Послышался скрип быстро отодвигаемого стула, и в комнату вошла секретарша Уэбберли.

Доротея Харриман внешне слегка напоминала принцессу Уэльскую, и это сходство, к смущению окружающих, она подчеркивала: красила волосы, уложенные в изысканную прическу, в цвет согретой солнцем пшеницы, а при виде любого мужчины, способного оценить спенсеровские очертания ее носа и подбородка, снимала очки. Доротея мечтала выдвинуться, сделать хорошую «крьеру» — это слово она предпочитала выговаривать именно так, поэнергичнее. С работой она справлялась хорошо и вполне могла рассчитывать на повышение по службе, особенно если бы она отказалась от нелепой манеры одеваться так, что всякий принимал ее за ярмарочное чучело принцессы Дианы. В тот день она нарядилась в некое подобие розового бального платья, укороченного для повседневной жизни. Выглядело это чудовищно.

— Слушаю, суперинтендант! — промурлыкала она. Не внимая никаким заклятиям и угрозам, Харриман продолжала именовать всех сотрудников Скотленд-Ярда по чину и званию.

Уэбберли обернулся к священнику.

— Вы собираетесь переночевать в Лондоне, святой отец, или вернетесь в Йоркшир?

— Я должен успеть на последний поезд. Понимаете, несколько прихожан должны сегодня исповедаться, и, поскольку мне пришлось отлучиться, я обещал, что выслушаю их не позднее одиннадцати.

— Ясно. — Уэбберли кивнул. — Вызовите такси для отца Харта, — приказал он Харриман.

— О нет, у меня не хватит…

Уэбберли жестом остановил его:

— Скотленд-Ярд берет все на себя, святой отец.

«Берет все на себя». Священник попробовал эти слова на вкус. Он даже покраснел от удовольствия, которое доставила ему эта фраза, свидетельствовавшая о человеческом братстве и готовности понять друг друга. И он покорно вышел из кабинета вслед за секретаршей суперинтенданта.

— Что вы все-таки пьете, сержант Хейверс? — спросил Уэбберли, когда за отцом Хартом захлопнулась дверь.

— Тоник, сэр, — отрезала она.

— Отлично, — проворчал он и вновь распахнул дверь. — Харриман! — рявкнул он секретарше. Разыщите где-нибудь бутылку «швепса» для сержанта Хейверс… Нечего изображать, будто вы понятия не имеете, где найти тоник. Идите и принесите! — Громко стукнув дверью, Уэбберли вернулся к бару и достал оттуда бутылку виски.

Линли потер лоб и крепко сжал ладонями виски.

— Господи, голова просто раскалывается! — простонал он. — Может быть, у кого-нибудь есть аспирин?

— У меня есть, — сообщила Хейверс, выуживая из сумки маленькую коробочку. Перебросив ее Линли через стол, она предложила с наигранным радушием: — Берите сколько понадобится, инспектор.

Уэбберли задумчиво смотрел на нее. Он уже не первый раз спрашивал себя, смогут ли столь несхожие люди работать вместе. Хейверс вся ощетинилась, словно еж, только и ждет, что ее сейчас кто-нибудь обидит. Однако под непривлекательной наружностью прячется живой, стремящийся к истине ум. Захочет ли Томас Линли проявить достаточное терпение и готовность ободрять и поощрять этот ум, не обращая внимания на проявления малоприятного характера, из-за которых у Хейверс не сложились отношения со всеми предшествующими напарниками?