Чарльз Тодд - Крылья огня

Значит, ангел, хрупкий ангел. Кто он? Сама Оливия? Может быть, Ричард похоронен в таком месте, до которого без труда добиралась Оливия, несмотря на больную ногу?

Иногда Оливия ездила по округе верхом на пони. Круг поисков расширяется… Он был прав, когда приказал констеблю еще раз обыскать болота.

Ратлидж остановился у галантерейной лавки. В небольшой витрине, выходящей на улицу, были разложены ленты и кружева, а перед ними – разноцветные нитки для вышивания, иголки и носовые платки. Платки напоминали те, что он видел в комнате Оливии. Когда он открыл дверь, порыв ветра и дождь чуть не вырвали ее из его рук.

Вздрогнув, сидевшая за прилавком женщина средних лет вскинула голову. На коленях у нее лежали нитки и неоконченный кружевной воротник.

– Чем я могу вам помочь, сэр? – вежливо спросила она, поспешно вставая.

– Нет-нет, сидите, я такой мокрый, что входить не буду. Мне нужно узнать дорогу, только и всего.

Хозяйка снова села в кресло, при этом ей каким-то чудом удалось не выронить разноцветные катушки. Потом он увидел, что она, как бельгийские монахини, которых он видел во время войны, прикалывает нити к подушечке.

– Куда вам?

– Я ищу человека, который ухаживал за садом в Тревельян-Холле. Его фамилия Уилкинс.

– Тогда вы не в ту сторону пошли, сэр! Уилкинс живет вон там, у реки, в маленьком домике – вы его не пропустите. Перед домом каменная стена и садик, а сзади пчелиные ульи.

Через пять минут, чавкая мокрыми насквозь ботинками, Ратлидж стучал в дверь каменного домика, наполовину спрятанного под аспидной крышей.

Уилкинс вышел на крыльцо в домашних тапочках. Увидев, кто пришел, он широко улыбнулся и сказал:

– Видел я утопленников, так они были суше вас! Погодите-ка, сейчас принесу вам вытереться.

Ратлидж сложил зонтик, а Уилкинс скрылся в темном коридоре с каменным полом и вскоре вернулся с целым ворохом старой одежды. Ратлидж тщательно вытер ноги о половик и следом за стариком прошел на кухню, где на плите стояла большая кастрюля. Из нее аппетитно пахло тушеным кроликом.

– Так и знал, что вы объявитесь еще до конца дня. Говорят, вы рыщете вокруг Тревельян-Холла и по деревне. В Лондоне забеспокоились, все ли в порядке с нашими покойниками? Признаюсь, я не удивлен. Откровенно говоря, наш инспектор Харви просто дурак, а констебль Долиш такого высокого о себе мнения, что ничего не видит дальше собственного носа! Вон в том кувшине хорошее пиво – свежее, из «Трех колоколов». Если передадите мне кувшин, я налью вам кружечку.

Ратлидж поднял тяжелый каменный кувшин и передал хозяину. Уилкинс разлил пиво в две кружки и, удовлетворенно вздохнув, сел на место.

– Лично я не верю, что мистер Брайан убился, упав с лошади. Слишком хорошим он был наездником. Про таких, как он, говорят: родился в седле. Он прекрасно понимал, что можно делать, а что нельзя. И не погнал бы чистокровного коня на утесы у самого моря, где животное могло переломать себе ноги! Вот что я вам скажу: в тот день произошло убийство. Кто-то убил и человека, и коня!

Ошеломленный Ратлидж посмотрел на старика в упор:

– А тогда… сразу после смерти Брайана Фицхью… вы делились с кем-нибудь своими догадками?

Уилкинс улыбнулся беззубым ртом:

– Боже сохрани! Чтобы сразу же вылететь с работы? Я ее и так чуть не потерял, когда мисс Розамунда перестала разводить лошадей. Да и что бы я сказал ей или полицейским? – Он допил пиво, с удовольствием рыгнул и пожал плечами с почти галльской выразительностью.

– Но если вы считали, что в тот день произошло убийство…

– Да, убийство, – упрямо повторил Уилкинс. – Я как раз работал на конюшне, когда поднялась тревога. И вместе со всеми побежал посмотреть, что случилось. Ведь я знал, на каком коне поехал мистер Фицхью – сам седлал его!

– Рассказывайте, что вы увидели.

– Мистер Фицхью лежал ничком головой в воде. Затылок у него был в крови. Кровь нашли и на камне, куда его сбросили, а потом подкатили к воде. А конь стоял дальше от воды, в скалах; он вытаращил глаза и весь дрожал. На одном боку я заметил след от шпоры и сразу подумал: дело нечисто. Никогда на моей памяти мистер Фицхью не пришпоривал коней, да Люциферу и не нужны были шпоры. Достаточно было слегка натянуть поводья – уж очень он был умный. Почти читал мысли! Значит, произошло что-то необычное, раз он испугался и вдруг понес… Кстати, я в лошадях разбираюсь и сразу увидел, что конь понес уже с пустым седлом!

– Почему вы так решили?

– На шпорах мистера Фицхью не было ни конского волоса, ни крови. А если бы Люцифер сам сбросил его и он ударился головой о камень, а потом перевернулся лицом вниз и захлебнулся, почему, когда я стащил с него сапоги, в них было полно воды?

– Но ведь полицейские наверняка задавались теми же вопросами?

– Ну да, и сами же себе ответили: мол, начался прилив, поэтому у него намокли брюки и носки. На гальке не было ничьих следов, кроме наших и мастера Николаса – он как раз вытащил лодку на берег. Никаких признаков борьбы, ничего подозрительного. Ну а доктор сказал, что мистер Фицхью захлебнулся еще до того, как пришел в себя после падения. – Уилкинс допил пиво и, подойдя к плите, помешал жаркое. Он щурился от жаркого огня.

Ратлидж нагнулся, расшнуровал ботинки и посмотрел на свои носки. Они намокли от дождя. Сами ботинки насквозь пропитались влагой. Но, когда он перевернул их, вода не вытекла. Ее впитали носки и подкладка. Интересно, сказал себе Ратлидж, обуваясь.

– А за коня, значит, никто не заступился?

– Мистер Кормак. Он сказал, что его отец ни за что не бросил бы Люцифера без веского повода. – Уилкинс снова сел за стол, наполнил свою кружку и предложил добавку Ратлиджу. Тот покачал головой. Старик продолжал: – Мы нашли у него под подпругой пчелу… Она ужалила Люцифера. Тогда всем все сразу стало ясно. Но я потом вернулся на то место и хорошенько огляделся по сторонам. Помните, я говорил, что мастер Николас как раз затаскивал на берег свою лодку? Он еще перевернул ее днищем кверху – наверное, хотел попозже законопатить швы. Я приподнял лодку и увидел на песке след от сапога мистера Брайана, а рядом – другой след, не его. Конечно, следы уже почти смыло водой. Значит, перед самой смертью мистер Брайан спешился и с кем-то разговаривал. Не один он был у моря, во всяком случае, не все время!

– А может быть, он помогал Николасу Чейни вытащить лодку?

– Тогда почему мастер Николас ничего не сказал?

– Ладно. Кто мог бы желать смерти Фицхью?

Уилкинс тяжело вздохнул:

– Понимаете, в том-то и закавыка. Не мисс Розамунда – точнее, тогда она была миссис Фицхью… ей вряд ли хотелось отправить мужа на тот свет. Близнецы тогда были совсем крошки, да и не пускали их без няни ни на пляж, ни на мыс, ни в конюшню. Мисс Оливия была калекой. Мистер Кормак – родной сын мистера Брайана… Насколько я помню, никто из слуг с ним не ссорился. Конечно, мистер Фицхью был человеком вспыльчивым, но отходчивым. Никто не держал на него зла. Остается только мастер Николас. Но ему-то с какой стати убивать отчима? Поэтому я прикусил язык и ждал, что будет, а когда ничего не произошло, я продолжал молчать.