Чарльз Тодд - Крылья огня

Ратлидж понял, что столкнулся с сильным противником. Но и у него имелись слабые стороны.

– Даже я испытывал такие чувства, войдя в Тревельян-Холл! Меня глубоко трогает творчество О. А. Мэннинг. Я испытал потрясение, узнав, как умерла поэтесса; я принял ее смерть близко к сердцу, что непозволительно обычному полицейскому. А ведь я по натуре не склонен к частым перепадам настроений или… как называют это мозгоправы… к вибрациям. И в привидения не верю. И все же можно сказать, что Тревельян-Холл в некотором смысле населен призраками.

Чемберс по-прежнему не отвечал, но лицо его побледнело, стало еще скованнее.

– Я выживал в адской бездне, которую называют фронтом, целых четыре года. Иногда кажется, что я провел в окопах не четыре года, а все сорок – всю жизнь. На фронте я приучился доверять интуиции. Те, кто не обращал на нее внимания, часто гибли первыми. Мне с самого начала повезло, потому что я обладал чутьем, а война его лишь обострила. Я знаю, что чутье – не плод моего воображения. И не замена утраченного мной Бога. Что бы это ни было, его узнаёшь. Намек, предупреждение, внезапный призыв: «Берегись!» Шестое чувство, которое спасает тебе жизнь. Оно, бесспорно, существует, хотя заявляет о себе самыми необычными способами. Потом я на время лишился своего чутья, не важно почему. Но совсем оно меня не оставило. И сейчас, например, я прекрасно понимаю, почему вы боитесь возвращаться в тот дом. Вы знаете, что там вас будет мучить смерть Розамунды. В Плимуте вы еще можете обманывать себя. А здесь – нет. Тем более – в Тревельян-Холле!

Ратлидж заметил, как плотно адвокат стиснул челюсти. Он из последних сил пытался сопротивляться. Хэмиш в подсознании Ратлиджа требовал, чтобы Ратлидж оставил старика в покое…

– Она случайно приняла слишком большую дозу лауданума!

Ему показалось, что эти слова, когда они наконец прозвучали, поднялись из самых глубин души Чемберса.

– Нет, – Ратлидж безжалостно покачал головой, – Розамунда таких ошибок не делала. Она была сильной женщиной. Ее наполняли солнце и свет, а не отчаяние и тьма. Она не покончила с собой и не стала жертвой несчастного случая!

– Я отказываюсь мириться с убийством!

– Потому что вам кажется: если ее убили, то убили по вашей вине. Вы любили Розамунду и хотели жениться на ней. Вы добились от нее взаимности. Если самоубийство означало бы отказ от вашей любви, убийство наполнено совершенно другим смыслом. Кому-то очень не хотелось, чтобы в Тревельян-Холле поселился очередной отчим, чтобы у Розамунды родились еще дети. Тогда убийце придется дольше ждать того, ради чего он… или она… так охотно убивали.

Хэмиш взволнованно воскликнул: «С чего ты взял? Раньше тебе такое в голову не приходило!»

Раздираемый собственными чувствами, Ратлидж язвительно ответил Хэмишу вслух:

– Раньше я этого не знал. Зато теперь все становится на свои места. Я угадываю шаблон!

Похоже, так оно и есть. Оливия систематически уничтожала членов своей семьи – сестру-близнеца, так похожую на нее, кравшую любовь деда. Отчимов, которых она не желала. Сводного брата, который переворачивал весь дом с ног на голову и привлекал к себе всеобщее внимание. Мать, решившую еще раз выйти замуж. Но как же Николас? Вряд ли она захотела бы убить Николаса, который ухаживал за ней. До самого конца, когда его услуги стали бесполезными…

Хэмиш по-прежнему пылко возражал. Ратлидж старался его не слушать. Он злился, сомневался и волновался. Интуиция неожиданно совершила резкий скачок.

Если бы не мотив, Ратлидж предпочел бы держать при себе подозрения насчет Оливии. Он даже мог бы поспорить с самим собой. Как поверить в ее виновность, если никаких реальных доказательств нет, кроме тайника с коллекцией трофеев, взятых у мертвецов? Возможно… вероятно… осуществимо… и все же его догадки оставались лишь догадками. И мучили его одного.

Теперь все стало явью. Неожиданно его догадки обрели плоть и кровь…

Он чуть не забыл о Чемберсе в темной комнате с низким потолком. Адвокат стоял у двери поникший, потерянный. Он словно ждал какого-то знака.

Из раздумий Ратлиджа вывел хриплый голос.

– Черт бы вас побрал! Лучше бы вы погибли во Франции! – с такой горечью произнес Чемберс, что Ратлидж понял: он победил.

Победа оказалась ложной. Она дорого обошлась им обоим.

Измученному и опустошенному Ратлиджу показалось, что он стоит на краю пропасти, расположенной внутри его; на краю мрака, с которым он так долго сражался в клинике и еще раз совсем недавно, в Уорикшире. Пропасть как будто притягивала его к себе, манила, как сладкоголосые сирены – моряков. Там его ждали покой, и темнота, и тишина. Там его больше ничто никогда не коснется.

Врачи предупреждали, что ему по-прежнему угрожает опасность. Возможно, он слишком быстро решил вернуться на работу. Его состояние еще не до конца стабилизировалось. А он возражал им и постепенно настоял на своем. И вернулся в Скотленд-Ярд.

Вдруг у него в голове ярко засверкали стихотворные строки:

Как будто сама Оливия подталкивала его к краю, просила выбрать тьму и оставить прошлое в покое. Ратлидж не сомневался, что Чемберс никому ничего не скажет…

Но он тут же вспомнил и следующие строки того же стихотворения:

Оливия Марлоу вынуждена была выбирать из двух зол. Она умела одинаково искусно дарить и губить…

По-прежнему дрожащим голосом Чемберс сказал:

– Мне нужно выпить. Судя по вашему виду, вам сейчас спиртное тоже не повредит. – Он молча вышел и направился в бар. Подошел к столику у окна, выдвинул Ратлиджу второй стул и тяжело опустился на свое место. В полумраке Чемберс выглядел старым и усталым, но Ратлидж понимал: это только видимость.

К ним тут же подошел Траск и спросил, что они будут пить. Чемберс заказал виски и покосился на Ратлиджа – одобрит ли тот его выбор?

– Без содовой, пожалуйста. А потом мы пообедаем. Я не могу возвращаться в Плимут полупьяным.

Когда Траск отошел от них, Чемберс вздохнул:

– Вам известно, что с вами ужасно трудно иметь дело?

– Я упрямый, только и всего.

Чемберс мрачно улыбнулся:

– Я тоже упрямый. Черт побери, я любил Розамунду! Не хочется думать, что в конце я упустил причины ее расстройства, и не хочется думать, что кто-то из ее семьи способен на… такое злодеяние. Вот как все следует толковать. Не злоба, понимаете? Тут совершенно другое дело. Инспектор, вы верите в дьявола или вы и его утратили вместе с Богом?

– При моей профессии видишь много зла… Да, в дьявола я верю.