Чарльз Тодд - Крылья огня

Он снова листал тонкие томики в поисках ключа к разгадке. Очередной кусочек головоломки нашелся не сразу; Ратлидж пропустил его, но потом вернулся.

Стихотворение было коротким. Двое мужчин стояли у кромки воды и спорили из-за того, кому принадлежит богатая, плодородная земля, которая раскинулась вокруг. Взаимные упреки, ссора… и вот один из них убит. Ратлидж удивился, когда события приняли неожиданный оборот. Глядя на поверженного врага, убийца говорит: «То, что моя рука дала, она и отняла!» А умирающий отвечает: «Неужто счастьем я тебе обязан? Как хорошо, что я того не знал».

Николас? Смысл последних строк Ратлидж не понял. Что Николас сначала дал Брайану Фицхью, а потом отнял у него? Он перечитал стихотворение и покачал головой. Надо набраться терпения. Оливия все знала; ответ наверняка где-то рядом.

Хэмиш у него в подсознании более-менее соглашался с Харви о том, что женщинам не пристало писать такие строки. «Одержимая…» – начал он.

«Да. И к тому же очень храбрая», – ответил Ратлидж.

Позже он нашел стихотворение о человеке, который шел лесом и увидел поджидающую его Смерть. Он встретился с ней лицом к лицу без страха и почтения. Смерть нанесла удар и расхохоталась. Герою удалось убежать, но он не ощутил радости победы. Он понимал, что лишь получил отсрочку.

Смерть явится за ним опять, как ни прискорбно сознавать…

Осталось много в жизни дел, которых сделать не успел.

«Осталось много в жизни дел…» – и все же Николас выбрал самоубийство.

Ратлидж устал, глаза щипало, голова кружилась. Он прилагал неимоверные усилия к тому, чтобы распутать тугой клубок. Разобраться в иносказаниях Оливии, восстановить истинную цепь событий. Ему казалось, что он постоянно что-то упускает. На что намекала Оливия, что она пыталась ему сказать? Кроме того, многие стихи создавались вовсе не в память о близких. Трудно было назвать их свидетельскими показаниями, предназначенными для умного полицейского. Стихи настораживали и обвиняли. Кого и в чем? Надо найти разгадку.

Где же он, Ратлидж, сбился с пути? Уж конечно, дело не в его упрямом желании докопаться до истины; сама Оливия наверняка мечтала о том, чтобы справедливость восторжествовала. Тогда почему он не замечает самого главного? Какие сведения из истории семьи Тревельян направят его на верный путь?

Еще одно стихотворение, посвященное Розамунде, трогало за душу; слезы навернулись на глаза Ратлиджа, когда он прочел о светлой жизни, о многих любимых, о глубокой вере в то, что она сумеет обрести покой для себя и для своих близких.

Прочитав последнюю строчку, он похолодел.

Не получив того, что он хотел, посланец ада погубил ее.

Все были на месте. Анна, Ричард, Розамунда, Джеймс, Брайан. Все. Кроме последних двух жертв, которым предстояло умереть вместе…

Ратлидж снова пролистал книгу, но ничего не нашел. Зато наткнулся на нечто неожиданное. Стихотворение о Ромуле и Реме, вскормленных волчицей и основавших Рим.

Только в стихах они строили не город, а башню души. Сбитый с толку очередной маской, он не сразу обратил на стихи внимание. Не сразу он сообразил, что волка следует воспринимать не буквально, как зверя, а как аллегорию, детский кошмар, как символ смерти и страха, который сблизил двоих людей, привел их к странной и нежной взаимозависимости.

Неожиданно – однако на многое проливало свет. Если в стихотворных строках правда, они многое объясняют.

Однако Ратлидж получил лишь часть окончательного ответа. Теперь он в этом не сомневался.

Был уже четвертый час утра – он слышал, как каждые полчаса бьют часы на колокольне. Казалось, время тянется бесконечно. Голова стала тяжелой; силы покинули его, прежнее воодушевление затемнялось сомнением. Писатели часто вдохновляются своими переживаниями, своим жизненным опытом. Неужели и Оливия такая? Может быть, он слишком полагался на нее, вкладывая в ее строки то, чего там не было?

Нет, все не так, все неправильно. Просто он еще не научился смотреть на ее стихи под нужным углом. От усталости и вечной борьбы с Хэмишем и самим собой он упустил саму Оливию. Именно так, а не наоборот.

Ратлидж потер глаза, встал и умылся холодной водой из кувшина. Кофе совсем остыл, но он заставил себя выпить его, а затем, потянувшись, как делал тысячу раз на фронте, снова сел. Если он сейчас опустит руки, он признает свое поражение. А ему не хочется утром смотреться в зеркальце для бритья и видеть в своих глазах отговорки. Если понадобится, он начнет все сначала. С самого начала, если именно это требуется для того, чтобы подстегнуть его мозги к действию.

«Остаются еще ее бумаги, – напомнил Хэмиш. – Если ты и вправду такой хороший детектив, каким себя считаешь, ты бы давно уже их нашел».

Самым красивым стихотворением в последнем сборнике был «Люцифер», центральное произведение, давшее название всей книге. В нем описывался великий князь мира, чье тщеславие стало причиной его падения. Для Мильтона Люцифер был архангелом, который посмел бросить вызов Богу и в конце концов был с позором низвергнутым в бездну ада, чтобы управлять проклятыми.

Оливия Марлоу считала Люцифера черным ангелом смерти.

Ратлидж еще раз перечитал стихи, и впервые образ, облеченный в слова, обрел в его голове четкие очертания.

Черный ангел находится за пределами ее власти и ее презрения. Он находится на границе ее понимания.

И все же он не ангел и не аллегория самой смерти. Он – мужчина.

Умный, проницательный, сам себе судья. Решительный, бесстрашный. Не ведающий сострадания. И неизменный. Сколько бы времени ни требовалось, какими бы опасными и разрушительными ни были последствия, он получал то, что хотел.

Его нельзя назвать ни злым, ни добрым; он просто не ведает, что такое добро и зло. Ему не знакома Божья благодать. Его сияние ослепляет, но у него нет души. Его гложут зависть и желание обладать тем, что для него олицетворяло всесилие. Только не на небе, а на земле.

Гончий пес Гавриила, как назвала его старуха. Язычник.

Портрет получился леденящий кровь. Холодный, тяжелый человек… сердцевина без искры света. Такого Ратлидж еще не встречал.

К тому времени, как Ратлидж в последний раз дочитал стихотворение, он ощутил небывалый подъем, не имевший ничего общего с поэзией Оливии Марлоу. Его подхлестывала необычайная смелость О. А. Мэннинг.

Наконец-то он узнал имя гончего пса Гавриила; он узнал, как тот выглядит. Однако доказывать что-либо очень опасно… К тому же, если он добьется успеха, он огорчит Рейчел.

Ратлидж никак не мог уснуть, а Хэмиш, только и ждущий своего часа, критиковал его, спорил, высмеивал и приводил все возможные возражения его доводам.