Чарльз Тодд - Крылья огня

Как он сам, когда хотел поверить в то, что Джин любила его так же глубоко, как он любил ее. Джин струсила, отвернулась от него, потому что не могла смириться с действительностью, а ее хрустальная, сверкающая мечта разбилась вдребезги в 1914 году. Саму Джин не очень изменили четыре военных года. Зато Ратлидж и их совместное будущее изменились до неузнаваемости. Может быть, он так сильно любил ее, потому что думал, будто она поможет ему восстановить утраченное? Или это в самом деле была любовь? Теперь он уже не знал.

«Что ж, тоже ответ», – заметил Хэмиш.

На заднем сиденье автомобиля, который теперь стоял у парадного крыльца Тревельян-Холла, лежал громоздкий сверток в оберточной бумаге.

Рейчел стояла рядом и давала ценные советы, но, несмотря на них, Ратлидж возился целых пятнадцать минут. Сначала он осторожно снял обертку и убрал одеяла и подушки. Затем они вдвоем, держась за края, поднялись на крыльцо и внесли предмет в холл, а оттуда – в гостиную.

Еще пятнадцать минут ушло на поиски стремянки. Ее тоже принесли в гостиную. Но в конце концов, отступив на шаг и оглядывая результат, Ратлидж остался доволен.

Розамунда Тревельян благожелательно улыбалась со своего привычного места над камином; лицо вполоборота, глаза полны жизни, любви и надежды.

Необыкновенная женщина, мать еще одной необыкновенной женщины. Она так же полна доброты, радости и красоты, как гончий пес Гавриила полон тьмы и разрушения.

Ратлидж возвращался из кухни, где он оставил стремянку, когда в пустом доме громко прозвенел звонок. Рейчел, хмурясь, вышла из гостиной.

– Кто там? – спросила она.

– Долиш, – ответил Ратлидж и открыл констеблю дверь. Тот вел за собой миссис Трепол. Пожилая экономка боязливо выглядывала из-за плеча Долиша, переводя взгляд с Рейчел на полицейского из Лондона и обратно.

Ратлидж сжал руку Рейчел, заставляя ее молчать, и кивнул Долишу:

– В гостиную. Вы увидите кресла и стол. Не сдвигайте их с места!

Смущенный, нерешительный Долиш покосился на Рейчел, но Ратлидж тут же пресек любые расспросы:

– Позаботьтесь обо всем, старина!

Сам он повел Рейчел к лестнице, без слов умоляя молчать. Не здесь. Не сейчас. Губы у нее плотно сжались в подозрительную и злобную гримасу; она зашагала вперед не спеша, злорадно оттягивая время. Миссис Трепол послушно шла за констеблем Долишем; шаги их гулко звучали в пустом доме.

Ратлидж повел Рейчел в малую гостиную с окнами на море, где они сидели в прошлый раз. Едва войдя, Рейчел круто развернулась к нему и воскликнула:

– Что вы, интересно, о себе воображаете?! Я не потерплю вашего самоуправства! Кого вы хотите обмануть? Объясните немедленно, что здесь происходит, иначе, клянусь, я разыщу ближайший телефон и позвоню в Лондон!

– Слушайте, – серьезно ответил Ратлидж, – я пытаюсь докопаться до истины. Хотите, чтобы я уехал и дело осталось неоконченным? Я уже не могу остановиться на полдороге. Если я прав – учтите, я говорю «если», – придется исправлять зло, которое здесь, по моему мнению, случилось. И чем скорее, тем лучше!

– Зло, которое здесь, по вашему мнению, случилось? – повторила она. – Но вы пока ни с кем не делитесь своими мыслями, верно? Ни со мной, ни со священником, ни с инспектором Харви…

– Кое-что я вам уже сказал. Несколько ваших родственников умерли при загадочных обстоятельствах, начиная с Анны…

– Да, да! Вы считаете, что их всех убила Оливия. Или Николас. Мертвецы не могут ответить, их некому защитить! Так вот, позвольте сказать, что я думаю об этом! Сегодня от Битонов я позвонила по телефону одному другу Питера, который знал и вас. Он говорит, что после перемирия вы несколько месяцев провели в частной клинике – по его словам, лечили травму головы. Довольно серьезную, добавил он, потому что посетителей к вам не пускали. Сиделки говорили, что иногда вы даже не знали, кто вы такой. Все удивились, когда вы вернулись в Скотленд-Ярд, – никто не считал, что вы до конца выздоровели и способны заниматься такой серьезной тяжелой работой. Он прав, вы просто не способны как следует выполнять свои обязанности! Вот почему вы сейчас не в Лондоне и не ищете Потрошителя! Вот почему вас послали в Корнуолл – чтобы вы не путались под ногами! И вот почему вы расследуете старые, вымышленные убийства. Ни на что большее вы не способны!

Потрясенный ее злобой, Ратлидж отвернулся к окну, посмотрел на море, стоя к ней спиной, пряча лицо от ее злых глаз.

– Помощи Скотленд-Ярда попросили вы, – в последний раз напомнил он. – Если я сумасшедший, если сам выдумываю предлоги, чтобы остаться здесь, признайте за собой хотя бы долю вины. – Его так и подмывало сказать больше, но он вовремя прикусил язык и лишь добавил: – Мне очень жаль, Рейчел. Больше, чем вам кажется.

Его отказ защищаться, его покорность отрезвили ее.

Слова – оружие женщины. Рейчел намеренно выбрала такие, чтобы ранить, чтобы сделать ему больно, остановить его. Она позвонила Сэнди Макардлу, потому что он – сплетник; она прекрасно это знала и все же охотно ему поверила.

И вдруг ей стало стыдно.

– Ах, Николас! – тихо и устало произнесла она. – Почему я так сильно тебя любила?

Ратлидж по-прежнему стоял к ней спиной; ссутуленные плечи выдавали его собственную боль. Он молчал.

Рейчел неожиданно для нее самой стало трудно говорить.

– Зачем вам понадобился портрет? – тихо спросила она спустя какое-то время.

Ратлидж смотрел на море, но не замечал его красоты. Реальной казалась только боль внутри его. К чести его, он ответил Рейчел правду:

– Потому что я не могу закрыть дело, не сняв показаний с половины жителей Боркума. Но, видите ли, если я стану снимать показания обычным порядком, к концу дня все всё поймут и договорятся между собой, чтобы уберечь от скандала себя самих и потомков Розамунды. Тогда мы уже не узнаем правды. Потому что многим известны отдельные кусочки, хотя иногда они сами не отдают себе отчет в том, что им известно. А мне нужно выяснить все до конца, увидеть цельную картину. И вот я подумал, что местным жителям не захочется лгать, если допрос будет проходить в парадной гостиной, где всем им станет не по себе. Они будут смотреть на портрет женщины, которую все они почитали и при жизни, и после смерти, и невольно ответят правду. Я узнаю факты. А прежде чем жители Боркума поймут, что именно они рассказывают и куда клонит констебль Долиш, вся картина убийства и обмана будет записана черным по белому. Тогда свидетели не смогут отпереться и все отрицать. Они не смогут притвориться, будто их сбили с толку или они неправильно истолковали вопросы. Им придется самим все признать. И примириться с этим, как кто сумеет. Но такова печальная цена убийства. Мы все за него расплачиваемся вместе с жертвами.