Хокан Нессер - Карамболь

Он обнаружил ее приблизительно через двадцать пять метров. По диагонали через мелкую канаву, отделявшую дорогу от свежевспаханного поля, лежало тело женщины. Оно было завернуто в какой-то кусок ткани, напоминавший простыню… очень грязную и слегка развевающуюся простыню, оставлявшую одну ногу и фрагменты верхней части тела обнаженными, в частности большие белые груди и торчащие под неестественными углами руки. Женщина лежала на спине, лицо было обращено прямо к небу, но большую его часть заслоняли, похоже, почему-то прилипшие к нему мокрые рыжеватые волосы.

«Проклятие, — подумал Влаармейер. — Вашу мать». Потом, очистив желудок от всего основательного завтрака — от каши, сосисок и яиц, — он побрел обратно к автобусу, чтобы позвонить по телефону.

Когда комиссар Рейнхарт и инспектор Морено добрались до деревни Коррим, пошел снег. Крупные белые снежинки кружили над полем и, падая, растворялись в мокрой, поблескивающей черной земле.

Патрульная машина с двумя полицейскими, Йунсуу и Келлерманом, уже была на месте. Йунсуу стоял на дороге рядом с мертвой женщиной, повернувшись к ней спиной, скрестив руки на груди и широко расставив ноги, с неприступным видом. Келлерман находился возле автобуса и беседовал с шофером и пассажирами, с блокнотом и ручкой в руках. Три старые женщины стояли, тесно прижавшись к боку желтого автобуса, словно пытаясь согреться друг о друга, — все трое в темных пальто и страшненьких старомодных шляпах; Рейнхарту они напомнили полинялых ворон, выбравшихся на дорогу в поисках пищевых отходов. Шофер Влаармейер нервно топтался рядом и курил.

«Почему они не сели в автобус? — подумал Рейнхарт. — Неужели не заметили, что пошел снег?»

Он велел Морено помогать Келлерману, а сам отправился к Йунсуу и посмотрел на то, на что был обязан посмотреть.

Сперва две секунды. Затем на пять прикрыл глаза, после чего снова посмотрел.

Так он поступал всегда. Он не знал, было ли от этого на самом деле какое-то облегчение, просто у него с годами выработался своего рода ритуал.

Итак, мертвая женщина. Скорее всего, обнаженная, но местами обмотанная чем-то похожим на простыню — в точности, как сообщил по телефону Влаармейер. Она лежала на спине, почти ровно, голова покоилась на комке мокрой земли, ноги достигали узкой полоски травы, тянущейся вдоль самой обочины. Красные ногти на ногах придавали этому печальному зрелищу почти сюрреалистический вид, во всяком случае, усиливали впечатление нереальности. Тело довольно хорошо сложено, насколько он мог оценить. Вероятно, ей где-то между тридцатью и сорока, но это, естественно, только догадка. Лицо скрывали полудлинные темно-рыжие волосы. Снежинки падали и на женщину тоже — словно небо пытается прикрыть то, чего не желает видеть, мелькнуло у него в голове. Некий заботливый саван… такая мысль, как правило, всегда возникала в подобных ситуациях. Слова, фразы и образы; примерно те же тщетные попытки прикрыть действительность, каким предавалось сейчас небо.

— Омерзительно, — сказал Йунсуу. — Красивая баба. Не сейчас, конечно…

— Как давно вы здесь? — спросил Рейнхарт.

Йунсуу посмотрел на часы.

— Четырнадцать минут, — ответил он. — Сигнал поступил в десять тридцать девять. Мы прибыли сюда в пятьдесят восемь.

Рейнхарт кивнул. Спустился с дороги. Наклонился над телом и несколько секунд изучал его.

— Кровь, — не оборачиваясь, сказал Йунсуу. — На простынях кровь. И на голове тоже. Кто-то ее стукнул по голове.

Рейнхарт выпрямился и сжал руки в карманах. Парень наверняка прав. На простынях — их там, похоже, было две — имелись пятна не только от земли и грязи; на одном плече виднелись струйки и капли, и волосы с левой стороны макушки действительно намертво слиплись от чего-то, что лучше бы уж оказалось кровью.

Или же это мозговая субстанция.

Прибыли еще две машины. Рейнхарт поздоровался с интендантом Шульце, весившим сто двадцать килограммов и исполнявшим обязанности начальника команды, на территории которой было совершено преступление.

— Снег пошел, — мрачно констатировал Шульце. — Черт подери, придется соорудить какой-нибудь балдахин.

Рейнхарт немного постоял, глядя на то, как помощники Шульце втыкают в мягкую землю металлические колья и натягивают в метре над жертвой тонкую ткань. Затем он пожелал им удачи и пошел к автобусу. Велел Келлерману присоединиться к Йунсуу и установить серьезное заграждение.

И оказывать Шульце и его команде любую посильную помощь.

Морено уже вроде выжала из пассажиров и шофера то малое, что представлялось возможным. Они проезжали мимо на автобусе, и одна из них случайно заметила тело — вот, собственно и все. Проверив имена и адреса, Рейнхарт заявил, что они могут уезжать. Тут возникло недолгое препирательство, поскольку ни одна из трех женщин больше не имела желания ехать в церковь — да и служба уже началась, — и Влаармейер сдался: согласился развернуть автобус и отвезти их обратно в Каустин.

График уже все равно давно пошел к черту, учитывать интересы каких-либо других пассажиров не требовалось. По воскресеньям их не бывало.

Полчаса спустя Рейнхарт с Морено тоже покинули место находки. К этому времени у них уже имелся первый, устный отчет Шульце: «Покойная — рыжеволосая женщина среднего роста, лет тридцати пяти. Ее убили несколькими ударами по голове и шее, вероятно, где-то в течение ночи или в первые утренние часы. Едва ли позже четырех, учитывая степень окоченения тела. Она полностью обнажена, если не считать двух простыней, в которые ее завернули, и представляется весьма правдоподобным, что ее выбросили на обочину из машины. Ничего существенного для предстоящего расследования пока обнаружить не удалось, но местные сотрудники по-прежнему ползают вокруг и ищут и намереваются продолжать поиски еще несколько часов, как в непосредственной близости от места обнаружения тела, так и на периферии».

Когда Рейнхарт с Морено садились в автомобиль, зеленый мешок для перевозки трупов с телом мертвой женщины загрузили в другую машину, чтобы отвезти в Маардам, в Управление судебной медицины. Никаких посторонних к месту происшествия не допускали — немногим автомобилистам, проезжавшим мимо в эти воскресные часы, авторитетно запрещал останавливаться Йунсуу или Келлерман. Или оба сразу.

Снег все падал.

— Первый Адвент, — сказал Рейнхарт. — Сегодня первый день Адвента. [15] Первый день Адвента — начало Рождественского поста, выпадает на четвертое воскресенье до Рождества, в разные годы — от 27 ноября до 3 декабря. Замечательное начало. Надо бы зажечь в кабинете одну свечу.

Морено кивнула. Она повернула голову и посмотрела на равнину, где над темной землей кружили редкие крупные снежинки. Серые тона. Насколько можно окинуть взглядом — сплошная серость. Почти никакого просвета. В это утро она собиралась выспаться. Часа два полежать в постели с газетой и завтраком. Днем пойти поплавать.